Наследники минного поля

— Доця, да ты не дёргайся, думаешь, дядя Паша не знает, кто врёт, а кто нет? На три метра под землей, будь спок. И ты молодец, что всё рассказала. Крепко дяде Паше помогла в одном деле. Еще чего увидишь — говори, не стесняйся. Мы ж свои люди, а, вундеркинда?

Он приобнял её, и Свете сразу стало хорошо и спокойно под его рукой, в запахе его одеколона. Она прижалась к нему, как котёнок. Тощенький такой котёнок — подросток, с царапучими коготками, хлебнувший уже уличной жизни и людской несправедливости.

Что ж, думал дядя Паша, бывают же дети с необыкновенными способностями. Кто на скрипке играет, кто в шахматы. А один карапуз, он сам видел, ещё ходить не умел, ещё лапки были в перетяжечках — а плавал, как лягушонок. Все тогда на пляже балдели: такое малое, а плавает! Так, если вспомнить, чем они тогда с Андрейкой занимались, и за что по неопытности зачалились в тюрягу перед революцией — что такого странного, если у Андрейкиной доци был сон насчет облавы! Вырастет — цены ей не будет, если такое чутьё сохранится. А только способности надо развивать.

— А ты правда умеешь карту чувствовать? — спросил он с точно дозированным оттенком сомнения.

— Ну, иногда, — мурлыкнула разнеженная Света, вызова ещё не улавливая.

— А давай попробуем! — поддал дядя Паша азарта в голос.

— Вот я раскину колоду, и если ты найдешь бубнового туза — проси, что хочешь. А не найдешь — три щелбана, годится?

Ловко, почти не двигая пальцами, он раскидал колоду по кушетке кверху рубашками.

— Ну, помазали? Только держись, щелбаны у меня крепкие!

Опять Света ощутила ознобчик и страсть именно к этой карте, тузу бубновому, единственному нужному ей. А весь прочий свет со всеми вещами вроде как свернулся в трубочку и больше ей не мешал. Она поводила над картами худенькими пальчиками. Ногти, заметил дядя Паша, постричь бы не мешало. Или хоть почистить. Эх, девка без матери! Тётка, какая ни есть, разве доглядит?

Она цопнула карту и протянула ему. Посмотрел дядя Паша и только крякнул.

— Ну, ты даешь! Я ж всегда говорил — вундеркинда! Так проси, чего хочешь!

— Тогда пушку, — скромно ответила Света.

— Какую пушку? — удивился дядя Паша.

— Лучше парабеллум.

И посмотрела ясными зелеными глазами "приличной девочки".

Дядя Паша крепко потер затылок. А сам, дурень, виноват: разве можно с такой деткой спорить "на американку"? Вот, сидит, зелье этакое, реснички опустила, губки бантиком, шейка, как у умирающего лебедя. Парабеллум ей… А задрать юбчонку да по попе?

Тут он вдруг поймал себя на мысли, что неплохо было бы таки задрать ей юбчонку, и он тормознувшись на разлете, искоса посмотрел ещё раз: кто ж это, к бесовой маме, такое? Или оно дитёнок, или оно уже выросло грешные мысли вызывать?

— Тебе, доця, сколько лет?

— Тринадцать, четырнадцатый, — без промедления последовал ответ.

— Та-ак…

В оккупированном городе иди знай, у кого могут ещё появиться грешные мысли. Ишь, головку держит пряменько, с норовом… Ещё сама не знает. Или знает? Пока бегала в пацанах — ей было не опасно. Ну, не опаснее, чем прочим: кто на пацанов смотрит? Эх, повременила бы подрастать, в такое-то время! А дядя Паша не всегда же рядом… Пёс, конечное дело, деловой: за хозяйку глотку перервёт и болты поотгрызает. А если тот будет при оружии?

— Ладно, доця, будет тебе пушка. Только обещай: на самый крайний случай… Ну, если уже убьют иначе, или это… ну…

Чёрт побери, вот задача — быть девке за отца: как таким писюхам такое объясняют? Но она, кажется, поняла. Тоже покраснела.

Дядя Паша дал ей тяжелющий плотный пакет, перевязанный верёвочкой.

— Это тебе за тот сон. Дома откроешь, успеется. Только одна открывай, а там тётя не тётя — как сама захочешь. И иди до дому, потом увидимся. Мне сейчас дело есть. А если за тобой такой дядя будет идти в сером пальто, так ты не трепыхайся, он досмотрит, чтоб ты дошла спокойненько, всё до дому донесла. А то ж я тебе без цуцыка твоего сказал придти сегодня.

Света дошла спокойненько, и открыла пакет одна, как учил дядя Паша. Там были деньги: пачка к пачке немецкие марки — столько, что глаза не верили. А главная тяжесть были монеты — золотые, конечно, и, судя по виду, ещё царские. Монет было тридцать штук, а марки Света несколько раз начинала считать и сбивалась: не на неделю жизни тут было, не на месяц, а лет на пять. Или десять. Она спрятала пачки получше. Ох, как жаль, что нельзя показать тёте Мусе: тётечка, не работайте больше, и так на всех хватит! Но тётя Муся не поймет, испугается, начнет допрашивать… Больше, Света чувствовала, вопросов ей никаких не выдержать. Да и тётя с ума сойдет. Дядя Паша такой один на свете, что всё понимает. Да и то чуть мозгами не двинулся. Нет, надо помалкивать. И тратить осторожно, потихонечку.

А то, ещё до войны, Света нашла как-то на улице двадцать пять рублей, так мама разве обрадовалась? Она не поверила, что Света нашла эту чёртову бумажку, плакала и била Свету по щекам, спрашивая, где взяла. А Света тогда ещё вообще ничего не воровала, даже конфет.