Наследники минного поля

А к лету уже все знали: гонят. Уже и в газетах были названия "временно оставленных" населённых пунктов. Румыны потихоньку убывали из города, всё больше становилось немцев. Не было уже такой торговли взахлеб, как в прошлом году. Но, только когда в город вошли части СС в черных мундирах, стало понятно, что прошлый год был еще румынской идиллией.

Снова Муся рыдала у Анны в объятьях, как в первые военные дни:

— Страшно, Анечка, мне так страшно!

И самый большой страх был — что у детей этого страха окажется недостаточно.

Дядя Паша реже теперь появлялся, какие-то у него были дела, требующие долгих отлучек. Со Светой он стал построже. К её удивлению, совсем не одобрил шикарное летнее платье в лиловых разводах, с бантом-воротником, которое она купила по случаю: не всё же мальчишкой одеваться. А, она-то думала поразить, бежала, как летела. Ноги были очень лёгкими в матерчатых тапочках, и шелковистый подол так приятно плескал по коленкам. А дядя Паша только пробурчал:

— Нашла время красоваться, дурочка. Ты б еще патлы накрутила… Чтоб я тебя больше в этом не видел, наживешь беду на свою голову.

А зато как здорово было сидеть у него в ногах на том цветочном ковре, а он рассказывал смешные истории. Или читал стихи, да-да, он любил стихи. Совсем неожиданный он был человек: говорил не так, как культурные, а сколько всего знал! Ого! Но не муру всякую про соловьев и грёзы, а настоящие стихи, мужские. Омара Хайяма он уважал. И Киплинга. Ещё жалел Свету за невежество:

— Ты послушай, без чего ты живёшь!

Света обмирала, когда его голос плыл по ритму, но не во всём ему следуя, будто были за словами ещё вещи, которые главнее слов, и надо было всматриваться в них. Так всадник, наверное, сбивает ритм коню, вдруг натянув узду и всматриваясь в дымную даль.

— Друг другу в глаза поглядели они, и был им неведом страх,

И братскую клятву они принесли на соли и кислых хлебах,

И братскую клятву они принесли, сделав в дёрне

широкий надрез,

На клинке, и на черенке ножа, и на имени бога чудес.

А в начале сентября, голубым безоблачным днем, когда Света крутилась на Привозе без особых дел, просто надеясь, что вдруг появится дядя Паша, к ней подвалил тот парень с фиксой и сказал, глядя в сторону, вроде случайно мимо шёл:

— Не ходи тут больше. Его вчера убили. А тебя Седой сейчас ищет, поняла? Там сейчас такие разборки, а многие знают, что ты была его малая, и умеешь какие-то штуки. Прятайся давай, тебе сейчас защиты нет.

И прошёл дальше, не останавливаясь.

Света тихо ушла с базара, она ещё помнила, как сидели, раздвинув ноги, тетки над грудами яблок, жёлтых и красных. И как кто-то выкликал монотонно и жалобно:

— Синие, хороши синие…

А Гав все пихал её боком и заглядывал в лицо. Наверное, он и привел её домой, она не помнила, как вошла. Повалилась на матрас и стала грызть подушку. А слёз не было, только били по глазам какие-то тёмные вспышки и уезжали вправо и вверх. Миша глянул и увёл детей вниз, прихватив зажигалку. Без единого слова и без приставаний. Маня и Петрик последовали за ним на цыпочках. Света была бы им благодарна за понятливость, если б у неё были силы на что-то, кроме горя.

А зато к приходу тети Муси уже ничего не было заметно. Сколько же можно лежать на матрасе? Так что Света играла с Петриком в "ляпы", Маня уже проиграла, а Миша оставался на победителя. Было, впрочем, ясно, что победителем будет Петрик. Света то и дело забывала отдёрнуть руку. А и отдергивала — так как-то вяло. Но все усердно делали вид, что не замечают, и продолжали игру.

Муся пришла с красными пятнами на щеках.

— Света, детка моя, надо нам теперь как-то перестраиваться. Говорят, детей будут угонять в Германию, а особенно подростков. Будут ловить на улицах — и в машины. И это уже не слухи, а наверняка. Бес с ней, с той торговлей, детка, а надо тебе пересидеть дома. Я на всех заработаю, не волнуйся. И, видя, что Света не отвечает, немедленно начала накаляться:

— В конце концов, я взрослая, и я за тебя отвечаю! Твой отец нашей семье не чужой человек! Я не разрешаю — и всё! И чтоб за порог — ни ногой, пока я не позволю! И всё!

Такой разговор начинался уже не первый раз: про угон в Германию поговаривали и раньше. Но Света только смеялась:

— Пускай ещё раньше поймают!

А Муся не решалась проявить твердость. Теперь она с удовлетворением видела результат: вот, накричала как следует — и девочка как шёлковая. Слушается, не фыркает. Нельзя — так и не пойдет. Так с ними и надо, нечего цацкаться. И, со свойственной ей последовательностью, ухватила Свету в охапку, притиснула к себе:

— Бедный мой птенчик… Как сердечко колотится, через косточки слышать… Ну не бойся, тетя Муся в обиду не даст, тетя Муся всё сделает… И пересидим, и потом ещё смеяться будем. А зато я тебе — знаешь что? Я тебе ботиночки присмотрела, на шнуровке, совсем почти новые… У Таньки, что у нас официанткой, девка из них выросла, а тебе как раз будут, а Танька мне за недорого уступит… и будешь у нас, как картинка, ага?

И Света заплакала у неё под мышкой, горько и безутешно.