Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом (СИ)

«Сражаться за веру против тех, кто верит в того же Бога… — думала Альжбета, прогуливаясь с господином Бернхардом и господином Вайнхольдом по саду. — Как это глупо и страшно!»

Господин Бернхард еще не уехал, но ей уже было страшно и одиноко. Она никогда не забывала Маркуса и его товарищей, поэтому если выходила в город, то только со служанками Вайнхольдов, накинув на голову глубокий капюшон, низко склонив голову. Она боялась, что кто-то мог узнать её, и она не сможет спрятаться.

— Всё будет хорошо, Альжбета, — тихо сказал ей господин Бернхард перед тем, как уехать. — Вайнхольды не обидят тебя. К тому же, ты нравишься им. Ханс Вайнхольд хвалил тебя.

— Возвращайтесь поскорее, господин Бернхард! — грустно и испуганно проговорила Альжбета, махнув ему на прощание рукой.

И с того дня Альжбета молилась за него каждую ночь и каждое утро, с тревогой ожидая вестей, каждый день спрашивая господина Вайнхольда, что слышно из «тех» земель, и даже бегая на площадь в центр города, где можно было узнать все новости.

Жаркий июль сменился августом. Для семейства Вайнхольд настал самый долгожданный день в году — день рождения Мэйды. Четырнадцатилетняя именинница сияла, словно весеннее солнышко, и порхала голубкой в белом платье, принимая поздравления и подарки.

Альжбета подружилась со многими слугами в этом доме — от конюха Удо до кухарки Марии, дородной, острой на язычок женщины с неизменной любовью к хмельным напиткам. И в день рождения Мэйды Альжбета нашла в себе настроение помочь приготовить угощение для гостей. Лишь с Лейлин она не нашла общего языка. Девушка насмешливо и зло поглядывала на Альжбету, плохо выглаживала её платья, плохо отстирывала её вещи. Но та не жаловалась. И всегда была безупречно вежливой.

Наконец, прибыли гости: София Ландман со своей матерью, несколько подруг и Гюнтер Шмиц — бессонница Мэйды и её заветная мечта.

Они вежливо улыбались имениннице, дарили ей подарки, но Альжбета увидела с первого взгляда — они не любили Мэйду и поддерживали с ней дружбу только из-за стремления родителей поддерживать близкое знакомство с Вайнхольдами. София Ландман, которую многие описывали невероятной красавицей, оказалась и в правду очень мила собой. Она была старше Мэйды на полгода, белокурые волосы её украсили чудесными лентами, нарядил в атласное платье небесно-голубого цвета. София глядела на Мэйду свысока, а когда появился Гюнтер Шмиц, вовсе позабыла об имениннице и полетела покорять его.

Гюнтеру Шмицу было пятнадцать. Привлекательный юноша держался безупречно вежливо и галантно со всеми дамами — от именинницы до самой невзрачной из подруг. Белокурые волосы его лежали густой красивой шапкой, а лазурные глаза хранили тот же высокомерный холод, что и у Софии.

Завидев Гюнтера, Мэйда заалела, задёргалась и едва не обмерла. Но тотчас после вручения своего подарка он предложил руку миррине Ландман, и они вместе направились в столовую. При этом в глазах Мэйды появился такой ужас и разочарование, что у Альжбеты защемило сердце.

Услышав, что учитель Мэйды — чужеземка, гости не изъявили желания познакомиться с ней.

— Зачем вы её взяли? — слышала она со всех сторон. — Как молода! Как бледна! Она, случаем, не больна?

— Чужестранка? — удивлённо проговорила София Ландман, которая стояла совсем рядом с Альжбетой, но даже не потрудилась понизить голоса. — Мой отец говорит, что все чужестранцы тупые. Чему она научит Мэйду? Быть еще глупее?

— София! — приглушенно воскликнула одна из подруг. — Ну что ты такое говоришь? Она же тебя услышит!

— Может, и услышит, но ничего не поймет! — гадко улыбнулась София, поглядев Альжбете прямо в глаза. — Она же чужестранка! Она говорит только на своём глупом языке.

Альжбета состроила любезную улыбку, слегка кивнула ей и ясно проговорила:

— Лучше бы вам, сударыня Ландман, говорить потише. Вдруг я вас всё же пойму и посоветую вашей матери заняться и вашим воспитанием?

Нахалка икнула и густо покраснела.

— Вертлявая курица, — тихо фыркнула Альжбета на родном языке себе под нос.

Как только яства были перепробованы, гости пожелали похвастать друг перед другом чудесными голосами. София Ландманн оказалась у инструмента самой первой, взяла несколько нот и громко запела.

Услышав пение красотки, Альжбета скривилась. Мэйда взахлёб рассказывала, как усердно занимается София музыкой и как превосходит таланты всех, кого она знает. София Ландманн не всегда попадала в ноты, не всегда выдерживала ритм и, должно быть, путала громкость с выразительностью.

Альжбета молча глядела на Софию Ландман и торжествовала. Торжествовала за Мэйду. Быть может, София Ландман и была красивее Мэйды, но ни одним другим из качеств не могла превзойти добрую, отзывчивую девочку, которая была готова принять все свои недостатки и превратить их в достоинства.

Но чем дольше шло празднование, тем несчастнее становилась Мэйды, ибо все внимание Гюнтера улетало к высокомерной и бездарной Софии. Когда гости затеяли танцы, кавалер должен был пригласить на танец именинницу, но Гюнтер не стал утруждать себя этим — София умыкнула его у Мэйды из-под носа.