Наследники Стоунхенджа

Кембриджский университет

Гидеон Чейз положил трубку и тупо уставился в стену своего кабинета, до звонка он просматривал находки с раскопок мегалитического храма на Мальте.

Женщина-полицейский выразилась вполне ясно:

«Ваш отец мертв. Он застрелился». Если подумать, яснее не скажешь. Без лишних слов. Без иносказаний. Просто вербальный удар под ложечку, вышибающий дух. Конечно, она вставила: «Я сожалею», пробормотала какие-то соболезнования, но к тому времени блестящий мозг двадцативосьмилетнего претендента на профессорскую должность уже отключился.

Отец. Мертв. Застрелился.

Три коротких слова нарисовали полную картину. А он только и сумел выдавить в ответ: «О!» Попросил повторить, сомневаясь, правильно ли расслышал. Правильно. Просто он был в таком смятении, что на большее, чем это «О!», его не хватило.

Сын не разговаривал с отцом уже много лет. После одной из самых ожесточенных ссор Гидеон вылетел из дома, поклявшись никогда больше не разговаривать со старым козлом, и без труда сдержал слово. Самоубийство. Какой удар! Великий человек, всю жизнь стремившийся быть отважным, дерзким и уверенным в себе. Что может быть трусливее, чем вышибить себе мозг? Гидеон вздрогнул. Господи, должно быть, отвратительное зрелище. Он как безумный кружил по тесному кабинету. Полиция просила его приехать в Уилтшир и ответить на несколько вопросов. Прояснить некоторые детали. Он сомневался, сумеет ли найти дверь, не то что дорогу в Девайзес.

Детские воспоминания сыпались, словно падающий ряд костяшек домино. Большая рождественская ель. Подтаявший снеговик на лужайке перед домом. Маленький Гидеон в пижаме сбегает по лестнице, чтобы открыть подарки. Отец играет с ним, пока мать готовит обед, которого хватило бы на целую деревню. Родители целуются под омелой, а Гидеон обнимает их за ноги, пока они не подхватывают его и не принимают в компанию. Потом удар: шестилетний мальчик, переживающий боль потери — смерть матери. Тишина на кладбище. Пустота в доме. Перемена в отце. Одиночество интернатов.

Ему было о чем подумать по дороге в Уилтшир, на родину матери, в места, которые она любовно называла страной Томаса Гарди.

4

Уилтшир

Немногие знали о его существовании. Тайное, холодное, каменное подземелье — титаническое сооружение доисторических архитекторов. Непосвященные здесь не бывали.

Святыня Последователей была невидимым чудом. Над просторными, как собор, залами в поле возвышался лишь небольшой пригорок, почти незаметный глазу. Под пригорком скрывалась жемчужина древней цивилизации, произведение людей, знания которых до сих пор не дают покоя умам ученых.

Построенный за три тысячелетия до Христа храм — анахронизм, храм вне времени, ошеломляющий и невероятный, как великая пирамида Гизы.

В подземных могилах лежали архитекторы, создавшие Стоунхендж и Святилище. Их кости покоились среди двух миллионов каменных блоков, доставленных из тех же каменоломен. Если Гиза — почти идеальная пирамида, то Святилище было почти идеальной полусферой, куполом над круглым залом, половиной холодной луны.

Звук шагов умножался под сводами Наклонного прохода, казалось, в гулких пещерах шумел дождь. В Малом зале, при свечах, собрался Внутренний круг. Их было пятеро — по одному на каждый гигантский трилит в круге Стоунхенджа. Все в плащах с опущенными капюшонами в знак почтения к прошлым поколениям, положившим жизни на создание святыни. После посвящения Последователи принимали имена созвездий, совпадавшие с первой буквой их имени. Эта завеса тайны тоже была многовековой традицией, отзвуком эпохи, когда миром правили звезды.

Драко был высок и широкоплеч, излучал силу. Он — старший, хранитель Внутреннего круга. Его имя означало по латыни «дракон» и относилось к созвездию, в которое три тысячи лет назад входила столь важная для северных стран Полярная звезда.

— Что говорят? — он сверкнул из-под капюшона безупречными зубами. — Что они предпринимают?

«Они» относилось к полицейским уилтширского отделения, самого старого в стране.

Грус, названный в честь созвездия Журавля, самый плотный из присутствующих, ему перевалило за пятьдесят, буркнул:

— Он застрелился.

Муска задумчиво прошелся вдоль ряда свечей, отбрасывавших на стены радужные тени. Он хоть и носил имя созвездия Мухи и был здесь младшим, но за-то самым крупным. Казалось, что ему тесно в этом зале.

— Никак не ожидал от него такого. Он был предан вере, как любой из нас.

— Он был трусом, — бросил Драко. — Он знал, чего мы от него ждем.

Грус словно не заметил его вспышки.

— Нам предстоит решить некоторые проблемы.

Драко шагнул к нему.

— Я вижу это не хуже тебя. До священного часа у нас еще есть время разобраться с этой бедой.

— Осталось письмо, — добавил Грус. — Аквила [2]знаком с кем-то из следователей. Самоубийца оставил записку сыну.

— Сыну? — Драко обратил мысленный взор вспять, к смутному воспоминанию: Натаниэль с ребенком, худеньким парнишкой с копной черных волос. — Я забыл, что у него остался сын. Он стал преподавателем в Оксфорде?