Наследники Ваньки Каина

К Виталию подошел коренастый малый в застиранной темной рубахе и критически оглядел новичка.

— Статья? — засунув руки в карманы брюк, буркнул он.

— Валюта, — горько вздохнул Манаков.

— Восемьдесят восьмая, — брезгливо поправил парень. — Правила знаешь?

Виталик отрицательно помотал головой — какие правила? Он никогда не сидел в тюрьмах и не привлекался к суду.

— Слушай и запоминай, — покачиваясь на носках, менторским тоном начал парень, — перед контролерами не шестери, уважай старшего по камере, утром в туалет по очереди, а твоя очередь последняя. Получишь передачку, поделись с товарищами и не жмотничай. Иначе «опустим». Осознал? Спать будешь у параши.

Манаков машинально кивал — слова парня едва доходили до него. Какое значение имеет, где спать, есть, когда ходить в туалет, если все они в тюрьме и выйдут отсюда не скоро?

— Рубашечка у тебя вроде моего размера? Махнемся? — Парень начал расстегивать свою застиранную сорочку. — Ну ты чего? — усмехнулся он, глядя на неподвижного Виталика. — Снимай, меняться будем.

— Но я не хочу меняться, — удивился Манаков. — Зачем?

— Ты чего? — в свою очередь, удивился парень и протянул растопыренную пятерню, намереваясь мазнуть ею по лицу Виталика. Тот уклонился, резко отбив руку парня в сторону.

Первый удар противника Манаков парировал, закрывшись локтем, и по привычке, ударил в ответ — когда-то, еще в школе, он ходил в секцию бокса, а потом не избежал модного увлечения каратэ. Не ожидавший отпора парень осел на пол.

— Ну погоди, сука, — просипел он, пытаясь подняться.

— Брось, Моня, — лениво остановил его кто-то, лежавший на нарах. — Вернется Юрист, разберемся. А ты, новенький, иди на место.

Виталик послушно уселся на краешек нар, раздумывая, как нехорошо начинается новая полоса в его жизни: не успев перешагнуть порог тесной, переполненной людьми камеры, где ему предстоит ждать суда, он уже вступил в конфликт с ее обитателями.

Парень, предложивший обменяться рубашками, поднялся с пола и забрался на нары, стараясь не смотреть в сторону Манакова. Придя в себя после неожиданной стычки, Виталий осмотрелся. В камере на четверых сидело семеро.

Двое пожилых людей, тощий и толстый в очках, похожий на шеф-повара. Молодых в камере трое, не считая самого Манакова. Один — тот самый парень, с которым он успел подраться, второй — патлатый, в линялой футболке и рваных джинсах, дрыхнувший на нарах, третий — с татуировками на мускулистых руках — усевшись за столом, читал газету.

Снопа лязгнул замок, и в камеру вошел средних лет человек в вельветовом костюме. Растирая затекшие от наручников запястья, он сел напротив татуированного и кивком подозвал к себе Виталия. Тот подошел, поняв: вернулся Юрист.

— Новенький? Статья?

— Восемьдесят восьмая, — запомнив первый урок, ответил Манаков.

— Куришь?

Виталик достал пачку «Мальборо» и протянул ее Юристу.

— О, — взяв пачку, тот провел ею около носа. — Богатенький. Еще пришлют?

— Не знаю, если разрешат, — пожал плечами Манаков.

— С Моней подрался, — складывая газету, буднично сообщил татуированный. — Отказался от менки. Определили место у параши.

Юрист окинул Манакова изучающим взглядом, отметив тщательно скрываемую растерянность, напряженное ожидание и жажду общения, поддержки. В глазах новенького затаился страх, мелкий, подленький, — страх одиночки перед уже успевшей сложиться в камере общностью людей.

— Зря, — доставая из пачки сигарету, усмехнулся Юрист. — Парень, по всему видно, свой. Как зовут? Виталий? Можно без отчества, здесь не дипломатический раут. Раз судьбина забросила нас сюда, придется смириться. Моне дашь из передачки что-нибудь получше и курева, а то у него здесь ни одного кореша нет, да и родни не осталось. На этом будем считать инцидент исчерпанным, а у параши ляжет наш старикан. Ему все равно завтра-послезавтра на судилище, потом в собачник — и по этапу. Все!

Обитатели камеры молча выслушали своего старшего и освободили Манакову место в середине нар. Тощий пожилой человек с морщинистой шеей безропотно переместился поближе к параше…

Потянулись долгие тюремные дни, полные вынужденного безделья и мучительной неизвестности, прерываемой вызовами на допросы к следователю. Там Манаков узнал, что Зозуля давно был на примете у милиционеров и его все равно бы арестовали, но тут в поле зрения органов, на свое горе-злосчастье, попал и Виталик. Вспомнилось предостережение шурина — Мишки Котенева. Хотя чего уж теперь? Благо, сестра не забывает, регулярно от нее поступают передачи — сало, чеснок, лук, фирменные сигареты. Все это делил Юрист.

Постепенно Виталий привык к камерному бытию, если, конечно, к нему можно привыкнуть.

Подъем, уборка камеры, очередь к параше и умывальнику, завтрак, игра в шахматы и шашки, надоевшая болтовня с соседями по камере — каждый ежедневно убеждал себя и других, что он лишь несчастная жертва обстоятельств и нисколько не виновен в том, что ему пытаются «пришить» бездушные следователи.