— Тому причиной ее великое горе, — возразил Гартмут, — мы перебили стольких славных рыцарей, ее родичей, и из-за нас прекрасная Гудруна осталась сиротой; отец мой убил ее отца, и теперь нетрудно уязвить ее каждым пустым словом.
— Правда твоя, сын мой, — отвечала ему мать, — хотя бы тридцать лет добром уговаривали мы Гудруну, мы все равно ничего не добились бы; разве только розгами или плетью можно принудить ее стать твоей женой.
Но Гартмут не терял надежды. Не знал он только, что от его заступничества Гудруне жилось еще хуже.
Герлинда опять пошла к Гудруне.
— Если ты, прекрасная девушка, ни за что не хочешь одуматься, — сказала она, — то должна ты своими волосами вытирать пыль со скамей и лавок. По три часа в день должна ты убирать и чистить мои комнаты и топить печи.
— Охотно буду я делать все, не стану лишь любить по приказу, — отвечала Гудруна.
Целых семь лет исполняла она на чужбине всякую самую черную работу, как простая служанка. На исходе восьмого года нашел Гартмут, что неприлично было ему так долго считаться властелином страны, не нося короны. Со своими воинами совершил он немало удачных походов и немало призов взял на состязаниях и в военных играх, и думал он, что пора ему, наконец, короноваться и жениться на Гудруне: ни одна молодая девушка не нравилась ему так, как она.
Вернувшись домой, позвал он ее к себе. На этот раз Герлинда заставила Гудруну надеть дорогое и красивое платье. Увидя ее, стали советовать Гартмуту его друзья добром или силою принудить Гудруну стать его женой; много еще счастливых часов мог он пережить с нею.
По совету своих родичей, пошел он к ней в комнату и, взяв ее за руку, сказал:
— Полюби меня, благородная знатная девушка, ты будешь у нас королевой, и все воины мои станут служить тебе верой и правдой.
— Этого я не могу, — отвечала прекрасная девушка, — злая Герлинда так мучает меня, что мне уж не до любви витязей. Ее и весь ее род я ненавижу от всей души.
— Жаль мне это, — возразил Гартмут, — и если бы я мог возместить тебе хоть чем-нибудь за все то зло, какое причинила тебе моя мать Герлинда, я охотно сделал бы это, чтобы с обоих нас снять позор.
— Все равно, я ни в чем не могу верить тебе, — отвечала девушка.
— Ты же знаешь, Гудруна, что все здесь принадлежит мне — и земли, и бурги, и люди. Кто бы отомстил мне, если бы я взял тебя себе в наложницы?
— То был бы дурной поступок, — отвечала дочь Гетеля. — Так сказали бы и другие князья, узнав, что внучка Гагена живет в наложницах в земле Гартмута.
— Что мне до них за дело? — воскликнул Гартмут. — Если бы ты захотела, мы были бы с тобой король и королева.
— Поверь, я никогда не полюблю тебя, — заговорила Гудруна, — ты же сам знаешь, Гартмут, сколько зла причинили твои храбрые витязи воинам моего отца, когда вы взяли меня в плен и увезли из дому. Известно тебе также, что отец твой Людовик убил моего отца. Будь я рыцарь, вряд ли посмел бы он приходить ко мне без оружия. С какой же стати быть мне твоей женой? До сей поры был здесь обычай никогда не принуждать женщин брать мужа вопреки их желанию, и это делало вам большую честь.
Тут Гудруна начала горько оплакивать своего отца.
— Ну, если не согласна ты носить со мной корону, то мне все равно, что с тобой ни сделают, — сердито воскликнул Гартмут, — ты пожнешь то, что сама посеяла, и каждый день будешь получать то, что заслужила.
— Я буду служить, как уж служила прежде. Если Бог забыл меня, то я готова терпеть все, что ни сделают со мною Гартмут и Герлинда, хотя и так уж много у меня горя.
Еще раз хотели они попытаться. Позвали ко двору Ортруну и поручили ей добром и лаской убедить Гудруну.
— Никогда не забуду я твоей услуги, сестра, — сказал ей Гартмут, — если поможешь ты утешить Гудруну в ее великом горе и убедишь ее перестать так горько сетовать и плакать.
— И я, и вся моя свита — мы всегда готовы служить тебе, — отвечала Ортруна, — я готова склонить перед Гудруной голову, лишь бы забыла она свое горе. И я, и мои девушки, мы готовы всегда служить ей, как ее служанки.
— За то, что ты так охотно готова видеть меня в короне рядом с королем Гартмутом, я дарю тебе свою верную дружбу. Но все же тяжело мне жить на чужбине. — Так говорила Гудруна Ортруне.
XXI. О том, как Гудруна должна была стирать
— Не хочу я быть королевой. Ты же знаешь, Гартмут, что обручена я с одним королем: нерушимой клятвой клялась я быть его женой и, пока он жив, я не могу принадлежать никакому иному витязю.
— Напрасно ты тоскуешь, — отвечал ей Гартмут, — никто не разлучит нас до самой нашей смерти. Живи здесь мирно с моими женщинами, и, я надеюсь, они постараются утешить тебя.