Наследники замка Лейк-Касл

Последующие несколько дней воины Генриха вместе с воспрянувшими духом местными мужчинами активно создавали видимость бурной деятельности, чтобы доказать окружающим, что в поместье все в полном порядке. Да и на самом деле нужно было подтянуть сюда с дюжину молодых парней и, не теряя времени, начать обучать их воинскому мастерству. Поскольку местные воины остались без своего капитана, Генрих, посоветовавшись с кузеном, решился поставить на это место Джефа. «На время, – подумал он, – ведь у нас здесь совсем другие задачи». Однако ему и в голову не приходило, каким образом могут повернуться дела.

Когда новый хозяин поместья немного окреп после отпустившей его лихорадки, они смогли обсудить с гостем все проблемы, а не только свалившуюся на голову французов беду. И Генрих теперь рассказал обо всем, что произошло с ним самим. Он не стал ничего скрывать от близкого человека, как бы неприятно ни было то, о чем пришлось поведать. Барон Шарль д’Этьен слушал его очень внимательно и даже напряженно, не отводя глаз от лица гостя.

– Нет, это все-таки рука самого Господа привела тебя сюда, Генрих, – благоговейно произнес он наконец, – привела в тот момент, когда и мне, и тебе это стало необходимо как воздух.

Молодой Лорэл взглянул на хозяина с удивлением, и барон пояснил свою мысль.

– Подумай сам, Генрих, – начал он. – Из наследников Брэда Лорэла, первого барона д’Этьена, получившего это владение за свои боевые заслуги, остался я один. Дядя Жоффруа не в счет, он далеко, в Нормандии, и связан своим владением по рукам и ногам. А у меня нет своего наследника, нет сына, только три дочери.

Барон вдруг болезненно скривился, вспомнив о недавней смерти Бланш, которая уже вошла в возраст, но по ряду обстоятельств еще не имела законного жениха.

– Две дочери, – поправился он, взяв себя в руки. – Кэтрин уже исполнилось пятнадцать, а Арлет только тринадцать. Хорошие девочки, воспитанные. И собой недурны, особенно Кэтрин, старшенькая. Улавливаешь мою мысль?

В голове у Генриха забрезжило понимание, но еще весьма туманное.

– И мне остается одно, кузен, как ты понимаешь, – отдать Кэтрин замуж за кого-либо из соседних дворян и тем самым передать поместье моего деда в чужие руки. Думаю, многие из них уже облизываются, размышляя об этом.

Барон взглянул на молодого Лорэла и широко улыбнулся.

– Но тут являешься ты, Генрих, и сообщаешь мне, что тебя практически выдворили из страны, лишив возможности обрести свои земли. И что я должен думать? Только то, что это Господня воля и что теперь я могу получить в зятья такого же внука Брэда Лорэла, как и я сам. Разве это не прекрасный выход из положения, скажи?

Он еще раз взглянул на кузена и встревожился:

– Ты ведь не откажешься жениться на моей Кэтрин, Генрих, нет?

– Разумеется, нет, кузен, – улыбнувшись, ответил Генрих, а про себя добавил: «Даже если бы она не была такой милой».

От земли не отказываются, без нее дворянину не прожить достойно.

Такое решение вопроса устраивало всех, и люди в поместье повеселели. Их барон потихоньку поднимался на ноги и, кажется, даже набирался сил, а Генрих Лорэл в качестве молодого господина оказался куда предпочтительней любого из соседей. Тем более что и юная Кэтрин отнеслась к предложенному жениху весьма благосклонно. Она нашла его красивым, хорошо воспитанным и во всех отношениях приятным молодым человеком. Такой муж ей подходил вполне.

Тут же приступили к подготовке гонца в Лейк-Касл. К большому огорчению барона, разгулявшаяся на Луаре лихорадка унесла жизни и обоих воинов, исполняющих эту обязанность много лет. Однако уцелел гонец в поместье Рауля де Моррена, и его спешно стали готовить к очередной поездке. В целях обучения и подготовки новых гонцов с ним отправлялись два молодых воина, пожелавших взять на себя эту работу. Такая служба весьма неплохо оплачивалась и для некоторых воинов была очень удобна.

Барон Шарль написал своему дядюшке подробное письмо, в котором изложил положение дел в поместье и описал всю глубину несчастья, постигшего семью.

«Можешь себе представить, дядя, как я обрадовался, увидев на пороге своей комнаты твоего младшего сына, – писал он, – ведь Генрих – это ответ всемилостивого Господа на мои молитвы. Это лучшее из всех возможных решений. Если ты дашь на это свое согласие, конечно. Я знаю, чувствую, что долго мне уже не протянуть, но умру спокойно, если оставлю семью и поместье в надежных руках».

А Генрих долго сидел, задумавшись над посланием отцу. Ему надо было сказать так много. Но он справился. Письмо было сдержанным, и все-таки боль от всего пережитого, от крушения таких радужных надежд проскальзывала в отдельных словах и между строк.