– Играешь в неустрашимого большевика, комиссар? – хищно усмехнулся Власов.
– В отличие от тебя, золотопогонник, я никого не играю. Это ты прячешься под чужой маской, а я был и есть гражданин Страны Советов, – глядя прямо в лицо бывшему царскому офицеру, прямо отчеканил чекист.
Мне не хотелось, чтобы их противостояние стало слишком жестким, поэтому я поспешил вмешаться.
– Значит так, Матвей Семенович. Ваша жизнь – в ваших руках. Вариант первый. Вы умрете в тяжелых муках. Прямо сейчас. В этом случае, и вы прекрасно это понимаете, мы не сможем оставить в живых вашу подругу. Вариант второй. Вы нам кое-что рассказываете, потом напишете одну бумагу и окажете небольшую помощь. Если все пройдет хорошо, лично верну вам расписку, дам денег и обещаю, что после этого мы больше никогда с вами не увидимся. Минута на размышление. Время пошло.
Сказав, я быстро оглядел комнату. На потолке люстра, а под ногами пушистый ковер. Обеденный стол, покрытый скатертью с бахромой, стулья. Диван с высокой спинкой. Секретер. Я быстро подошел к нему.
«Отлично. Бумага, ручка и чернила. Ага. Есть документы, написанные его рукой. Все, что надо».
Снова вернулся к нашему пленному, рядом с которым стоял Власов с каменным лицом. По его лицу было видно, что слова чекиста его сильно задели, и ему очень хочется с ним поквитаться.
– Я так и не понял, что вы от меня хотите.
Ни слова не говоря, я быстро шагнул к нему и с ходу ударил его в солнечное сплетение. Глущенко согнулся пополам, подставив подбородок под мое колено. Новым ударом его швырнуло на пол, покрытый пушистым ковром. Болевой шок накрыл чекиста с головой, парализовав сознание и вызвав безотчетный страх. Склонившись над ним, я поймал его взгляд, полный боли.
– Будешь умирать?
– Нет. Я помогу вам.
Мы с Владимиром подхватили его под руки и посадили на стул.
– Нам надо освободить Петра Зворыкина, которого арестовали сегодня ночью.
– Это кто? – при этом чекист скривился от боли и осторожно потрогал рукой челюсть.
– Ты кто по должности? – неожиданно вклинился в допрос Власов.
– Старший оперуполномоченный, помощник начальника секретно-оперативного отдела.
– То есть заместитель? – решил я для себя уточнить.
– Нет, заместитель у него Давиденко.
– Комиссар он, и этим все сказано, – с едко-злобной, но при этом непонятной мне интонацией, повторил Власов. – Скажи мне, сволочь: от кого ты получил приказ убить польского дипломата?
Насколько довелось мне с ним общаться, бывший царский офицер был хладнокровен и умел держать себя в руках, а тут его словно переклинило. Его ненависть просто кипела в нем, зато в отличие от него чекист, похоже, умел держать удары, поэтому, кроме брошенного злобного взгляда, ничем больше не проявил себя. То, что он не поддался на провокацию, говорило не только о том, что Глущенко окончательно пришел в себя, но и о его завидном хладнокровии.
– Приказ поступил от моего непосредственного начальника, о котором я только что говорил, Семена Марковича Давиденко. Мне отдали приказ, я его выполнил.
– Что за человек? Характер, привычки, интересы, – поинтересовался я.
– Себе на уме. Жадный, злопамятный и очень осторожный, – судя по ответу, быстрому и жесткому, он очень не любил своего начальника.
– Значит, это по его приказу сегодня ночью взяли Зворыкина, – подвел я первый итог допроса. – Не будем терять время. Я сейчас изложу, что тебе надо будет сделать. Первым делом напишешь бумагу о том, что ты состоишь в боевом отряде… предположим, «Белый орел», после чего телефонируешь своему начальнику и выманишь его из управления в укромное место, где мы его встретим. Думаю, мы сумеем его уговорить отпустить нашего друга и поручить это тебе. Когда ты привезешь Петра в условленное место, я отдам тебе бумагу. Что скажешь?
Он несколько минут обдумывал мои слова.
– Все не так просто. Если я даже заберу и передам вам Зворыкина, то все равно окажусь под подозрением, даже и без этой бумаги, – он посмотрел мне в глаза. – Это будет конец моей карьере, и это в лучшем случае. Скажите, насколько ваш Зворыкин важен для Давиденко?
– Очень важен.