Наследница

ВИКТОРИЯ ЭНГЛЕР 29 сентября — 2 октября 1999 г.

Похоже, Тамара справляется со своей миссией мстительницы на отлично. Во всяком случае уже добилась сердечного приступа у толстухи — только что позвонил один из стояков, приставленных к ней, и сообщил, что сам вызывал «скорую», и врач, сняв кардиограмму, при нем установил предварительный диагноз: инфаркт миокарда. Толстуху увезли в Питер, и сейчас она валяется в приемном покое какого-то кардиологического центра, дожидаясь, когда ей подготовят палату. И если Светлана Петровна еще не на краю могилы, то дядюшка там — это точно. Почти месяц запоя, мозги набекрень, энцефалопатия, глюки — полный набор, чтобы сдохнуть. Но так просто я ему это сделать не дам. В Вырицу за ним уже отправились Томка с Олегом, прихватив с собой четверых боевиков. При желании они за пятнадцать минут могли бы не оставить и камня на камне от всего «Простоквашина», но пока ограничатся тем, что вывезут дядюшку. Никакого сопротивления охрана оказывать им не будет — Магистр об акции предупрежден. Так что сегодня долгожданная встреча состоится.

— Куда это дерьмо? — спрашивает Руслан и за шкирку выволакивает из белого «Транзита» пьяного в дрова дядю Игната. — Ну, от него и шмонит!

— Тащите его в бойлерную. Прикуйте браслетами к какой-нибудь железяке. — Я с интересом разглядываю зачуханного уродца с оплывшей от пьянства, небритой физиономией. Такое впечатление, что за семь лет он даже не постарел. Разве что поубавилось и без того жидких волос, да, вроде б, животик стал еще больше. На дядюшке грязный (когда-то белый) махровый халат, из-под которого торчат бледные ноги. За одну из них моего родственничка и прихватывает, брезгливо морщась, Руслан. Волочет этого обоссанного бомжару в подвал.

— Приковал его к стойке котла, — докладывает он через пять минут. — Придвинул к нему ведро, но он всё равно там все обгадит.

— Что обгадит, то заставлю вылизать языком, — отрезаю я и возвращаюсь в дом.

Томка валяется на диване в гостиной, крутит по видику какую-то чепуху с Лесли Нильсеном. Я беру пульт, нажимаю на паузу.

— Как всё прошло?

— Ты про поездку? — поворачивается ко мне Тамара. — Отстой. Даже никого не подстрелили. Даже никого не пришлось бить по фэйсу. Короче, рассказывать не о чем.

— И всё же?

— Ну, если так хочешь, пожалуйста. — Томка принимает сидячее положение. — В «Простоквашино» нас пропустили без возражений. Погудели, и пожалуйста: ворота нараспашку. Заехали внутрь. Один из охранников — такой милашка, жаль, не успела обменяться с ним телефончиками…

— Тамара!

— Очень жаль. Но я его еще отыщу… Так вот, о чем это я: этот милашка проводил нас с Русланом к Игнату домой. «Ф-ф-фу!!!» — скажу я тебе. Авгиевые конюшни. Меня там чуть не стошнило. Запашок, как в палате для лежачих больных. Кровать обоссана. В углу куча тряпья — тоже всё ссаное. Руслик, когда тащил твоего дядюшку в тачку, сказал, что потребует у тебя надбавки за вредность.

— Этот колдырь, — я присаживаюсь на диван рядом с Тамарой, — хоть сообразил, что с ним происходит?

— Коматоза-то?!! — прыскает Томка. — Жди! Забирали спящего, и всю дорогу до Питера он и не подумал проснуться. Вот и все приключения. Ты разочарована, Виктория Энглер?

— Нет. Всё о'кей. Всё еще впереди, — зловеще улыбаюсь я и нажимаю на кнопку на пульте. — Смотри кино, Томка. Спасибо.

После обеда из бойлерной начинают доноситься утробные звуки. Их слышно даже на первом этаже, и об этом, заглянув в кабинет, сообщает мне один из телохранителей.

— Проснулся, ублюдок, — констатирую я и поднимаюсь из кресла. — Что же, пойду поздороваюсь с родственничком.

Как же долго я ждала этой встречи! Как я мечтала о ней!

«Мечты сбываются», — когда-то пел Юрий Антонов. Вряд ли он имел в виду такие мечты.

Дядюшка лежит, скорчившись, на бетонном полу и стонет. Он не слышит, как я останавливаюсь в паре шагах от него. Он не видит, как я брезгливо морщусь — от него разит ссаками так, как не разит, наверное, ни от одного бомжа. Сказать, что эта живая фекалия жалка — не сказать ничего. Это амеба. Нет, не амеба — это ничто.

Я заставляю себя несильно пнуть это ничто носочком кроссовки.

Дядя Игнат поворачивает ко мне серую опухшую рожу и заплывшими глазками смотрит на меня. В его взгляде пустота. Которая постепенно заполняется выражением ужаса.

— Узнал, сволочь? — наконец спрашиваю я, хотя и без того видно: узнал.

— Тамара, ты? — сипит он. Я молча киваю.

— Принеси мне попить.

— Может, и похмелиться?

— Пожалуйста!

— В этом пансионате вода выдается два раза в сутки. — Я смотрю на часы. На них полседьмого вечера. — В десять утра и в восемнадцать ноль-ноль. Я ничего нового не изобретала, всё слизываю у других. А эти другие, помнится мне, когда-то давали пить маленькой девочке, которую держали в плену, два раза в день. Так вот, выдачу воды в восемнадцать ноль-ноль ты, дядя, проспал. Дожидайся утра.

— Ну, пожалуйста! — Игнат прикусывает покрытое грязью запястье и издает протяжный мученический стон. — Я же не выживу!