Наследница

Элен сидела и как будто чего-то ждала. Чего? Она сама не знала, как не знала и того, зачем приехала сюда. Перед глазами вставали воспоминания из детства. Странно, но последних событий, предшествующих гибели дома, среди них не было. Она вспоминала брата, его великолепную снисходительность по отношению к ней; его выдумки и их совместные проделки. Ей слышался голос отца, пытающегося говорить строго со своей любимой дочкой-сорвиголовой. Потом она видела перед собой деревню, из которой только что пришла. Но это была совсем другая деревня. Крестьяне в чистой опрятной одежде; избы, весело глядящие на прохожих небольшими окошками; много детей, домашней птицы, разгуливающей прямо по улице… И тут взгляд её зацепился за стоящий на другом берегу новый дом, и она как будто очнулась. Ей показалось, что прошло уже много времени и скоро наступит вечер. Но солнце стояло всё так же высоко, и слуги ещё не поглядывали с нетерпением на своего странного хозяина. Элен встала и медленно пошла по развалинам, представляя, что располагалось когда-то в доме на том или ином месте. Подойдя туда, где, как ей казалось, был кабинет отца, она вновь села на землю, обняв колени руками, как когда-то любила сидеть на ковре. Она тогда сидела и смотрела, как отец что-то пишет за своим большим столом. Представив эту картину, Элен закрыла глаза, как бы очутилась снова там, рядом с отцом. Впереди, справа от стола, было окно. Справа на стене — портрет мамы в тяжёлой медной раме. Слева — тот самый тайный ход, который спас ей жизнь. Она повернула голову — и мысленно и в реальном мире — и постаралась представить себе портрет со всеми подробностями. Она любила его разглядывать. Ей всегда казалось, что вот ещё чуть-чуть и мама заговорит с ней. Она так хорошо помнила каждую деталь, прорисованную талантливым художником! Складки бордового платья, тёмные локоны и рубиновые серьги, спускающиеся каскадом почти до обнажённых плеч; полуулыбку и перья веера в руке.

Элен, вздохнув, открыла глаза. Перед ней, вместо портрета, виднелись два человека, сидящие на траве поодаль и разговаривающие в ожидании её, Элен. Она ещё раз вздохнула и хотела уже подняться, когда, опустив глаза, увидела что-то тускло блестевшее между камнями. Наклонившись вперёд, с внезапно зачастившим сердцем, она смотрела на это, вся ещё под впечатлением своего последнего воспоминания о портрете. Вздрагивающей рукой она отвела стебли крапивы, отодвинула мелкий осколок камня… Показался оплавленный угол медной рамы. Элен стала энергично отбрасывать руками всё, что могла сдвинуть с места. Но сил не хватало. Немного поколебавшись, она позвала на помощь слуг. Они стали вместе высвобождать находку из-под камней. Наконец, на поверхности появилась почти половина рамы. Портрета не было. Он, естественно, сгорел. На что надеялась Элен, разгребая камни? Она уже поняла тщетность этой работы, и стояла, безучастно глядя, как всё ещё работающие люди отворачивают ещё один камень, под которым показался какой-то прямоугольный предмет. Элен не верила своим глазам. Это был ларец из какого-то камня. Определить, из какого камня он сделан, было сейчас невозможно: всё скрывалось под толстым слоем копоти и грязи, но о том, что это был камень, говорило его состояние. Находившаяся рядом медная рама была вся оплавлена во время пожара, а на ларце не заметно было никаких повреждений. Когда слуги с трудом вытащили его и поставили перед ней на землю, она, опустившись на колени, никак не могла решиться хотя бы попытаться открыть его. Потом обеими руками она осторожно потянула крышку вверх. Ларец был заперт. Ключа не было. Нужно было нести ларец в деревню и просить кузнеца, если таковой сыщется, попытаться открыть его. Элен проводила по стенкам руками, снимая, где могла, грязь. Вот показалась и скважина для ключа. Она была какая-то странная — узкая, как щель для монетки. Никакой ключ туда бы не поместился, разве что вырезанный из бумаги или тонкого листа металла. Только тогда он был бы слишком гибким, непрочным, он не сумел бы открыть замок ларца. И вдруг она вспомнила вещь, которая была тонкой и очень прочной. Эта вещь всегда была с ней. В висках застучала кровь, когда Элен вытащила цепочку, сняла с неё медальон и поднесла к замочной скважине. Медальон легко вошёл в неё, Элен повернула его, раздался щелчок, и ларец открылся. Послышался удивлённый вздох стоящих рядом слуг — ларец был полон драгоценностями. Это был самый настоящий клад, который мечтают найти все, но только единицам выпадает такая удача. Элен не считала это ни удачей, ни везением. Ей казалось, что это матушка отдала ей сокровище, как бы желая попросить прощения за то, что не смогла дать своей дочери при жизни другую, гораздо большую ценность — свою любовь. Элен смотрела на все эти украшения, на богатство, которое ей досталось, а глаза ничего не видели. Она подняла лицо к небу, и слуги, смутившись, увидели, как по щекам их пана Александра катятся слёзы. А сам он улыбается и повторяет только одно: «Я люблю тебя, мама».