Наследница

На прощание я оставил своим соседям тысячу долларов. Надеюсь, они упьются до смерти. А если нет, то, может, хоть сотенная, которую я пообещал им от вашего имени, их доконает. Пусть пьют до тех пор, пока не вымрут все до единого. Эту страну можно вылечить только так!

P.S.

Хочется еще сказать, что вором я себя не считаю. Беру деньги, принадлежащие ворам. Поэтому совесть моя абсолютно спокойна. Почему я думаю, что они краденые? Посудите сами, разве у нас можно заработать столько честным трудом? В бытность учителем моя ставка составляла пятьсот рублей. Вы можете сказать, что в конечном счете, деньги принадлежат государству, но это означает лишь то, что в скором будущем их приберет к рукам другой мошенник.

P. P. S.

Я вернулся с порога, чтобы сделать эту приписку!..»

Последние строки, действительно, были написаны уже не так аккуратно и другими чернилами.

«…Все-таки чувствую себя подлецом, бросая ее на произвол судьбы. А потому хочу дать ей шанс. Меня вы все равно никогда не найдете, в этом я уверен. Боюсь, что Лия натворила глупостей, а потому хочу помочь ей. Тюрьма — не самое лучшее место для несчастной девочки. Вскройте второй конверт. Вы можете напечатать там все, что душе угодно… А подпись я поставил.

Смешно, но я все-таки что-то да вынес из этой страны: дурацкую тягу к исповедям! Надеюсь, эта была последней…»

Воронцов вскрыл второй конверт. В нем лежал большой чистый лист бумаги, а внизу стояла подпись с расшифровкой — Стас Фомичев. Ниже от руки было дописано: «С моих слов записано верно. Полностью признаю свою вину за все вышеизложенное».

В квартире уже давно стояла полная тишина. Ее обитатели спали на кухне, уронив головы в тарелки с ошметками рыбы или пристроившись на полу у батареи. Николай забрал вещи и вышел в морозную январскую ночь. Он ехал домой и ни о чем не думал. Дома открыл форточку, потому что то ли воздуха не хватало, то ли чего-то другого, очень важного, без чего не уснуть ни в эту, ни в последующие ночи.

Он уже и не рад был, что разыскал мальчишку. Тот поставил его перед выбором, которого Николай сделать не мог. Он тупо смотрел на чистый лист и с тоской думал о том, что теперь вполне может попробовать вытащить Лию. Вряд ли будет справедливо, если бедная девочка с исковерканной судьбой попадет в тюрьму. Но это значило обмануть своих. Скрыть правду от Пашки, от Пахомыча. И с какой стати? Лишь потому, что он провел с девочкой несколько счастливых ночей и она тронула его сердце?

Состояние было отвратительное. Николай был сам себе противен. Негодяй мальчишка! Вроде бы совершил благородный поступок. А Воронцов как бы теперь ни поступил, с одной стороны, выходил героем, а с другой — предателем.

Всю ночь Николай провел в мучительных раздумьях. Лучше бы он не вскрывал второй конверт. Надо было порвать его сразу или отнести ребятам. И, собственно, зачем он стал читать тетрадь? Ну получилось у него, ну разыскал, куда подевались оставшиеся деньги. Взял бы конверт, сдал, как положено, Чубатому, написал рапорт. А теперь вот сидит и не знает, что делать.

Чтобы узнать, как поступить, нужно было разобраться в главном — кто он? Благородный рыцарь, защищающий несчастных девочек, или оперативник — сухой и жесткий, действующий по уставу и не нарушающий законов военного братства?

В восемь утра Николай входил в кабинет Чубатого, так и не приняв решения. В его папке лежали тетрадь Стаса Фомичева и возможное признание.

— Что-то ты плохо выглядишь, — насторожился Павел. — Глаза красные, как будто не спал всю ночь.

— Пытался раскрутить одну версию, — Воронцов начал издалека, надеясь, что, когда дойдет до главного, верное решение всплывет само собой. — Полночи провел, изучая соседей Лии Светловой.