Наследница Бабы-Яги (СИ)

Тут же споткнулась и ускорилась. Существо напоминало человека со странным скелетом, оно бежало за мной на четвереньках, притом не отталкивалось от земли, а просто перебирало одинаково длинными руками и ногами. Лица не видно, только редкие слипшиеся волосы.

И всё же моё любопытство сыграло против меня, забрав необходимые секунды. До дома оставалось совсем чуть-чуть, за забором — я на это надеялась — тварь бы меня не тронула.

Не успела. Меня опрокинули на землю, и я едва подставила ладони, чтобы не разбить лицо об асфальт. Только сейчас поняла, что я и не пикнула ни разу — онемела от страха.

Дёрнулась, переворачиваясь. Зря: лучше бы умерла, не видя эту жуткую рожу с огромным ртом, делящим голову пополам, с зелёными клыками и стекающей прямо на меня слюной. Длинные острые пальцы вцепились в кожу прямо под шеей, пронизывая, словно тварь пыталась вырвать мне ключицы.

С жизнью попрощалась. Молча. Хотя и пихалась, видимо по инерции.

Откуда эта дичь здесь взялась? Надеюсь, кто-нибудь её пригрохнет до того, как она пойдёт за следующей жертвой.

Тварь вдруг отскочила, правда, не отпуская мои ключицы, отчего меня приподняло, а из горла вырвалось признанно русское, неприличное.

Над головой пролетела мощная струя, откидывая тварь ещё дальше.

Я же, со сломанными, кажется, ключицами, упала обратно на асфальт не в состоянии даже головы повернуть. Дышать не получалось — каждое сокращение лёгких отдавало невыносимой болью, но задержать дыхание тоже не получалось — я стонала и стонала, не в силах это контролировать.

— С-с-с-су-у-ш-ш-шк-к-х-а-а-а, — звучало с придыханием. Как ненормальная, я косила глаза, пытаясь разглядеть происходящее.

Ноги в тёмных, несмотря на жару, джинсах, оказались в зоне моей видимости, как и их платиноголовый отмороженный хозяин. Он держал трубу гидравлического аппарата на манер ружья, и отстреливался от твари. Сменив напор на прицельный, острый, он снова выстрелил.

Всё затихло. Остались только мои стоны, сквозь которые я еле слышала сдавленные крики атакованной твари.

Разгорелись уличные фонари.

Алек откинул своё оружие в сторону и приблизился ко мне. Его лицо оказалось совсем рядом — он присел возле меня, что-то приговаривая сквозь зубы.

Отмороженное лицо сейчас выглядело хмурым. Захотелось убраться или хотя бы услышать, что он там говорит, но кровь в ушах стучала так, что можно было и не надеяться.

Попыталась пошевелиться, но от боли я потеряла чувство собственного тела. Где там руки, где там ноги, я чувствую только лицо — совсем чуть-чуть — и чёртовы ключицы, растекающиеся болью по всей грудине.

Просто треш. Трешовый, мать его. Если я сейчас не подохну, как мне эту хрень врачам объяснять? Мартышка излишне ретивая попалась, цепкая? Или что?

Алек всё ещё что-то приговаривал, уже не сквозь зубы. Он поправил мои волосы, кажется, коснувшись лица, — я не чувствовала, но мои глаза будто прикипели к его рукам, внимательно следя за каждым движением.

Да, за руками наблюдать проще, чем за бормочущими губами. Так я хоть не пытаюсь разобрать слова.

Блин, кто ж знал, что меня так перекроет от боли. Ощущение, будто в ушах вода, песок, вата.

Да что же он говорит-то?

Блин. Интересно.

Алек снял со своей шеи медальон в виде металлического круга с зазубринами внутрь. Не видела его раньше, он всегда его носил? Странно. Под футболкой должен быть заметен, немаленький.

Медальон лёг куда-то на меня. Полагаю, под подбородок, далеко руки Алека не уходили.

Положил. Перестал бормотать. Угловатая челюсть напряглась так, что под скулами желваки заходили. Вот же зрелище, а! Жутковасто, словно у него под кожей ползает кто-то.

Перевела взгляд.

Глаза в глаза.

Блин, нашёл он время, конечно, на меня посмотреть. Теперь сидим-лежим, как придурки, переглядываемся. И смотрит ещё так жалостливо, что даже как-то не верится. Актёр. Как есть актёр.

И Петрушки нет. Без Петрушки мне с его дядей совсем уж некомфортно. Ещё и лежу тут посреди дороги, хорошо хоть наши дома самые крайние в кооперативе. И камер тут нет — частная жизнь важнее безопасности. Хотя, у каждого дома дополнительная охранная система, мне Коля рассказал. У моего только нет, он и визиточку дал, у кого сделать можно. Не знает, что у меня дом на курьих ножках и самый настоящий частокол из самых настоящих душ. Так что моя охрана — всем охранам охрана.

— Как ты? — спросили глаза напротив. Я им, глазам, ничего не ответила. Честно сказать, слов не разобрала. Может, ещё раз спросят. В этот раз я вслушаюсь, честно. — Морена? Как ты?

— М-м-м, — протянула. Слух прорезался, надо же. И не болит ничего.

«Смотря в его глаза, она забыла о всякой боли и погрузилась в блаженное ничего, передавая душу свою ангелам»…

Звучит, конечно, романтично, но неправдиво. Скорее уж: «Погрузившись в дела бытовые, она забылась.» Да, скупо, сухо, но зато по правде жизни. Не думала, что, умирая, буду размышлять об охранных системах…

— Морена, ты меня пугаешь, — Алек поправил медальон, лежащий у меня между ключиц. Сейчас я его чувствовала — прохладу металла, вес. И пальцы чувствовала, тёплые и осторожные.

А всё-таки почему это ничего не болит?