Наследница Ингамарны (СИ)

— Послушай, Таома, ты же сама понимаешь, что всё это глупые выдумки. Глупые и злые.

— Знаю, — вздохнула нянька. — Но они могут тебе навредить. Лучше бы его с тобой не видели.

Тинг не показывался почти всю зиму. Он вернулся в начале весны, а потом ещё два раза пропадал надолго, и Гинта знала, почему. Мангалы — очень заботливые родители. Не только самки, но и самцы опекают своих детёнышей до тех пор, пока они не начнут охотиться самостоятельно.

Тинг частенько сопровождал Гинту в её прогулках по лесам. Иногда он вслед за ней прибегал к святилищу водяных богов, но заходить туда не хотел.

«Звери лучше нас чувствуют присутствие божества, — думала Гинта. — А здесь к тому же не его боги».

Если б не надо было беречь силы для занятий в школе, она бы развлекалась с наомой целыми днями. Иногда по вечерам, заметив, что Гинта какая-то рассеянная и вялая, дед спрашивал:

— Неужели ты так устаёшь в лечебнице? Я вроде бы стараюсь тебя не перегружать…

Он что-то подозревал, но не задавал лишних вопросов. В последнее время между ними установились довольно странные отношения. Старый Аххан не мог не видеть, что внучка по сути давно уже вышла из повиновения. Она жила какой-то своей жизнью, в которую никого не пускала, разве что Сагарана. Только уважение к деду заставляло её изображать в глазах окружающих послушную ученицу. И как бы в качестве платы за это она требовала уважения к своей свободе. Требовала, разумеется, не на словах — для того, чтобы понять друг друга, дед и внучка не нуждались в словах. Гинта прекрасно справлялась со всеми заданиями деда и никогда не перечила ему на занятиях. В остальном же вела себя совершенно независимо и, покидая замок, не считала нужным докладывать, куда она уходит, зачем и насколько. Деду только оставалось делать вид, что он ей полностью доверяет. Он знал — давить на неё бесполезно. В этой маленькой, худенькой девочке уже чувствовалась будущая минаттана. Аххана порой раздражало её своеволие, но даже сердясь на внучку, он гордился ею. И ему очень хотелось дожить до того времени, когда она станет известной нумадой и мудрой правительницей, чья слава, быть может, затмит славу самого Диннувира.

Дед уважал свободу Гинты, однако его не могли не встревожить странные слухи, которые всё чаще и чаще доходили до Ингатама. В один из вечеров он позвал Гинту в комнату с камином и спросил:

— Это ты там забавляешься на берегу Наугинзы? Люди боятся. Говорят, возле проклятого святилища бродят призраки.

— Дедушка, ты же знаешь, что это не призраки, а суннао и наомы…

— Да я-то знаю, а другие…

— Другие тоже должны знать о таких вещах.

— А ты должна знать, что это место до сих пор считается проклятым. А водяных богов у нас боятся. И Камы… Люди думают, что это не нао, а каманы, посланцы бледной луны. А один человек увидел самого себя. Он уверяет, что это не нао. Ведь нао неподвижно. Нумад может заставить его двигаться, но эти движения обычно кажутся неестественными, а тот человек увидал себя идущим по берегу, да ещё со своей собакой, которая недавно издохла. И теперь бедняга думает, что она хочет увести его с собой…

— А кто он, тот человек? Ты его знаешь?

— Его зовут Бахим. Он гиннур и живёт в Сарантаме.

— Я завтра же отыщу его и объясню, в чём дело. Вода Наугинзы содержит аллюгин и в течение восьми дней хранит в себе суннао тех, кто проходил по берегу. Это мы можем вызвать только неподвижное нао, а аллюгин всё отражает в движении. Если вызовешь суннао их воды, содержащей аллюгин, оно проделывает всё то, что делал человек…

— Мне ты это можешь не объяснять. И пожалуйста, не ходи к этому человеку. Я сам туда схожу и успокою его. А заодно и других. А ты не вздумай говорить кому-нибудь, что вызываешь суннао из воды. Ты же знаешь, как люди относятся к водяным богам. Многие думают, что они похищают у живых нао. Ещё решат, что ты помогаешь им в этом, раз уж ты им служишь.

— Разве про меня можно такое подумать?

— Те, кто тебя не любит, могут сделать из всего этого целую историю. Ты же сама это понимаешь. Если уж ты в таком возрасте успела нажить настоящих врагов, то и веди себя осторожно, а не как малое дитя.

— А что ты скажешь Бахиму?