Наследница. Корона. Тайны Отбора

Да, видок у него действительно был еще тот. Один глаз заплыл, а вокруг всеми оттенками фиолетового расцвел синяк, голова забинтована, впрочем, так же как и костяшки правой руки.

– Идлин! – вскочив с кровати, воскликнул он, но сразу поморщился и схватился за ребра. – Простите. Я хотел сказать: ваше высочество.

– Можете идти, – торопливо сказала я слуге и бросилась к Фоксу. – Садитесь. Почему вы не в больничном крыле?

Он покачал головой и снова опустился на кровать.

– Мне дали лекарство и велели отправляться к себе. Врачи считают, что тут мне будет комфортнее.

– А как вы себя чувствуете? – поинтересовалась я, хотя и невооруженным глазом было видно, что ему очень больно.

– Если не считать ссадин? – спросил он. – Униженным.

– Можно мне присесть? – Я показала на свободное место рядом с ним.

– Конечно.

Я села, не зная, с чего начать. Мне очень не хотелось отсылать его домой прямо сейчас, отчасти из жалости. Перед разговором с папой я заглянула в личные дела Бурка и Фокса и из анкеты Фокса узнала кое-что о его прежней жизни. Как правило, чтобы найти общие интересы и темы для разговора, я всегда старалась выяснять некоторые факты биографии Избранных.

Итак, он жил в Клермонте, работал спасателем на пляже, чем и объяснялся смуглый цвет его кожи и добела выгоревшие волосы. Похоже, зарабатывал он явно недостаточно, чтобы вносить вклад в семейную копилку, хотя прямых ответов на этот вопрос анкета не давала. Его мать с ними не жила, но я не поняла, в чем там дело: то ли она скончалась, то ли уехала. А еще я узнала, что его отец постоянно болел, из чего следовало, что тот, как глава семьи, не мог нормально обеспечивать детей.

Более того, будь я немножко понаблюдательнее, то наверняка заметила бы, что по сравнению с фотографией на анкете щеки Фокса благодаря хорошему питанию заметно округлились.

Нет, я хотела, чтобы он непременно остался. Хотела, чтобы он сохранил стипендию. Более того, чтобы перед отъездом домой стащил что-нибудь ценное из своей комнаты, а потом выгодно продал.

Но попросить его остаться означало дать ему надежду.

– Послушайте, – начал он, – я не обижусь, если вы меня выгоните. Честное слово. Нет, конечно, я не хочу уезжать, но я знаю правила. Я просто… Мне просто неприятно оставлять о себе недобрую память. Неприятно, что вы можете решить, будто я Бурк или Джек какой. Не надо плохо обо мне думать, ладно?

– Не буду. Да я и не думаю.

Фокс грустно улыбнулся:

– Мне так много нужно вам всего сказать. Например, о том, как вы реально круто управляетесь с людьми. Меня это здорово впечатлило. И о том, как у вас загораются глаза, когда вы шутите. Это так прекрасно!

– Да неужели? Постойте-ка, разве я когда-нибудь шутила?

– Да, – усмехнулся он. – То есть этого вроде бы с ходу и не поймешь, но вас глаза выдают. И я вижу, что вам нравится нас дразнить. Типа как в той викторине.

– Да, тогда было весело. Сегодня тоже было весело, до тех пор, пока вы с Бурком все не испортили.

– Ой, никогда не забуду ваше лицо, когда вы положили в рот спаржу.

Я плотно сжала губы. Да уж, выражение лица у нас у всех тогда было одинаковым. Но сейчас меня приятно поразило мужественное поведение этого скромного парня. Ведь его надежды выбиться в люди рухнули в одночасье, однако единственное, чего он боялся, – это уронить себя в моих глазах.

– Фокс, я собираюсь задать вам несколько вопросов и жду откровенных ответов. Если заподозрю вас в неискренности – тогда прощайте. Уже через час вас здесь не будет.

Он нервно сглотнул, лицо его стало серьезным.

– Клянусь отвечать как на духу.

И я почему-то ему сразу поверила.

– Ну ладно. Тогда расскажите мне о своем папе.

Фокс замялся. Он был явно не готов к такому повороту разговора.

– Э-э-э… Как вы, наверное, знаете, он серьезно болен. У него рак. Но он пока справляется. Даже работает, хотя и неполный рабочий день. Потому что очень много спит. Когда он заболел, мама нас бросила… Но, с вашего позволения, о ней мне не хочется говорить.

– Ничего, все нормально.

Фокс опустил глаза и продолжил свой печальный рассказ:

– У меня есть брат и сестра, ну и они, конечно, постоянно спрашивают о маме, вроде как надеются, что она вернется, но я знаю: этому не бывать. Если она вернется, то уйду я.

– Фокс, право слово, нам совершенно не обязательно о ней говорить.

– Извините. Понимаете, мне казалось, что самым тяжелым для меня будет тоска по дому, но еще хуже было видеть вас с вашей семьей. – Он взъерошил волосы здоровой рукой. – Ваши родители влюблены друг в друга, словно молодожены, ваши братья на вас не намолятся, и я завидую вам белой завистью. Ведь в моей семье такого и близко нет.

Я положила руку ему на плечо:

– Мы тоже неидеальны, поверь. А судя по вашему рассказу, вы с отцом очень близки.

– Так оно и есть. – Он бросил на меня осторожный взгляд. – Хотя я об этом как-то не задумывался. Ведь я не привык говорить о своей семье.

– Ну, тогда перейдем к другим темам. У меня имеются еще кое-какие вопросы.

Он выпрямился, превозмогая боль. Я поспешно убрала руку с его плеча:

– Простите, я только сейчас поняла, что для вас, наверное, даже это лишняя тяжесть.