Насчет того, что кухня будет пустой, я ошиблась. С десяток парней и девушек раскатывали тесто и нарезали овощи. На их спорую работу было любо-дорого смотреть. И мне понравилось, что, несмотря на поздний час, они трудились с полной отдачей, весело болтали и выглядели вполне счастливыми.
Я не сразу заметила знакомую копну кудрявых белокурых волос. Ага, мой старый знакомый Генри. Его рубашка висела на вешалке, голубая майка была вся в муке. Несмотря на мои старания держаться в тени, кухонный персонал меня заметил. Они тут же принялись кланяться и делать реверансы, что, естественно, насторожило Генри.
Увидев меня, он попытался привести себя в порядок, но не слишком удачно. Тогда он откинул волосы со лба и повернулся ко мне, как всегда широко улыбаясь.
– А что, Эрика здесь нет?
– Он спит.
– А вы почему не спите?
Он задумчиво прищурился, пытаясь подобрать нужные слова:
– Хм… Простите. Я стряпаю?
– А можно мне тоже? – спросила я.
Он показал на горку яблок и тесто на столе:
– Вы хотеть? Готовить?
– Да.
Генри просиял и с довольным видом кивнул. Окинув меня оценивающим взглядом, он снял с вешалки свою рубашку, обернул ее вокруг моей талии и завязал рукава на спине. Передник. Он хотел, чтобы я надела передник.
Боже, как предусмотрительно. Ведь на мне был только пеньюар, который не жалко испачкать. Однако объяснить это Генри помешал языковой барьер.
Генри взял яблоко и круговым движением снял кожуру. Закончив, он положил яблоко на прилавок и выбрал другой нож.
– Pidäveitsi näin, – произнес он, показывая, как правильно держать нож. – Pidäomena huolellisesti. – Он растопырил пальцы руки, в которой держал яблоко, поочередно их убирая, чтобы не порезаться. И начал чистить яблоко.
С первого, даже непосвященного, взгляда было видно, насколько точны и экономны его движения, как умело он обращается с ножом.
– Вы, – сказал Генри, вручая мне нож.
– Ладно. Вот так? – Я выгнула ладонь чашечкой, примерно так, как показывал Генри.
– Хорошо, хорошо.
Я, естественно, работала не так споро, как он, да и ломтики яблока получились, увы, неидеальными, но, судя по сияющей физиономии Генри, можно было подумать, что я демонстрирую чудеса кулинарии.
Генри тем временем раскатал тесто, смешал корицу с сахаром и приготовил посуду для жарки.
Интересно, а дома он что, отвечал за десерты или же занимался ими исключительно из любви к искусству?
Я помогла начинить тесто яблоками и, несмотря на боязнь обжечься раскаленным маслом, опустила пончики в емкость для жарки, но, увидев, как масло ожило и забулькало, взвизгнула от неожиданности, на что Генри лишь добродушно улыбнулся.
Когда он наконец поставил передо мной блюдо с готовыми пончиками, я вдруг почувствовала, что буквально умираю от голода и больше не в силах терпеть. Генри жестом предложил мне попробовать, и я, выудив румяный пончик, откусила кусочек.
Совершенно неземной вкус, даже лучше, чем у его давешних булочек с корицей.
– Ой, ням-ням! – воскликнула я.
Генри рассмеялся и тоже взял себе пончик. Генри выглядел страшно довольным, но взгляд у него по-прежнему был слегка напряженный. Похоже, Генри, как профессионал, пытался оценить конечный результат.
Хотя, на мой непросвещенный вкус, пончики удались на славу.
– Как это называется?
– А?
– Название? – Я показала на блюдо.
– Хм… omenalörtsy.
– Оменалортси?
– Хорошо!
– Так?
– Хорошо.
Я была страшно довольна собой. Не забыть бы похвастаться Кейдену, что я выучила названия некоторых свендвейских десертов.
В результате я умяла целых два пончика и сразу почувствовала некую тяжесть в желудке. Тем временем Генри пустил блюдо по кругу среди поваров; те, естественно, принялись расхваливать его на все лады. Жаль только, Генри не разобрал ни слова из того, что они говорили.
И тут я подумала, что если бы Генри понял, о чем речь, то непременно ответил бы, что они его перехваливают. По-моему, это было бы вполне в его духе. Хотя откуда мне знать.
Да и зачем тебе это знать, напомнила я себе.
Хотя со временем мне становилось все труднее себя в этом убеждать.
Когда Генри обошел всех на кухне и вернулся с блюдом, на котором не осталось ни крошки, я сказала, неуверенно улыбнувшись:
– Мне пора спать.
– Вам спать?
– Да.
– Хорошо, хорошо.
– Хм… Сегодня вечером? «Вести»? – спросила я, стараясь говорить предельно просто.
– «Вести», да, – кивнул он.
Я положила руку ему на грудь:
– Вы такой сладкий.
– Сладкий? Э-э-э… Сахар?
– Да, как сахар, – рассмеялась я.
Генри накрыл ладонью мою руку, прижав ее к сердцу. Потом заглянул мне в глаза, и его ослепительная улыбка вдруг померкла. Он судорожно сглотнул. Казалось, ему хотелось подольше продлить мгновение. Он держал мою руку и мучительно перебирал в уме слова, отчаянно пытаясь найти то заветное, что я смогла бы понять…
Но так и не нашел.