По моему телу разлилось теплое покалывание, а в ушах зазвучали фантомные причитания. Ноздри уловили запах горящих трав и человеческой плоти. Все это должно было вызывать отвращение, и с разумной точки зрения, так и было, но какая-то часть меня находила в этом утеху. Вкрадчивый, тихий шепот прошелестел в моей голове: «Все верно, это то, что и должно тебе причитаться».
Прибыл ма’авир.
Плач и стенания эхом прозвенели в моей голове. Мой пульс подскочил. Я не смогла даже почувствовать ма’авира на месте первого убийства, пока не сконцентрировалась на глифе. Этот же излучал магию, и она давила на меня, будто горячий пресс, выталкивая воздух и не давая дышать.
Это будет совершенно другая битва. Мне нужно заставить Асканио уйти. Еще не хватало, чтобы его ранили.
— Так мы никуда не придем, — сказал он. — Попробуем по-другому. Каждый из нас задает один вопрос, а другой дает честный ответ?
— Затем ты уходишь.
— Идет. Девочки первые.
Я откинулась на спинку кресла.
— Какое преимущество получишь ты лично и/или клан буда, если удастся связать это убийство с Десандрой Крал?
Очаровательная улыбка испарилась. Мужчина, плавно вставший со стула, был смертоносным и опасным. Он пересек комнату, положил обе ладони на стол и наклонился вперед, глядя на меня красными, слово подсвеченные огнем рубины, глазами. Это был взгляд, ясно говоривший, что я еда.
Холодок пробежал по моей спине. Асканио был прав. Когда он угрожал кому-то, это было ясно без вопросов. Внезапно, кабинет стал слишком тесным, а мне стало слишком очевидно, что он преградил мне путь к двери.
— Ты заключил сделку, — холодно отчеканила я. — Держи свое слово или проваливай.
Красный свет в его глазах стал ярче. Его взгляд было тяжело выдержать. И это уже второй раз за ночь. Сначала Дерек, теперь он. В этот раз, я уже не сбегу.
Секунды тикали одна за другой.
Асканио раскрыл рот. Его дикция была безупречной, но голос был соткан из рыка.
— Будь очень осторожна. Ты играешь в опасную игру.
— Это не ответ.
— Это бесплатный совет. У тебя уже была стычка с одним переростком. Я же так легко не сдамся.
Ну, все, достаточно. Еще немного, и он окажется втянут в заварушку. Пора заставить его уйти.
— Я не услышала ответа.
Асканио развернулся и выпрыгнул из окна. От внезапной пустоты мне стало не по себе.
Я подняла подбородок. Пора повеселиться.
— Теперь мы одни. Покажи себя, пиявка. Я не буду ждать всю ночь.
* * *
ТЬМА, заполнявшая угол комнаты, зашевелилась.
Она потекла с потолка и пола к центру, будто кто-то подхватил крюком огромный кусок тончайшей черной марли и потянул его ко мне. Я заставила себя сидеть смирно, опустив руку на древко копья.
Тьма слилась в человеческий силуэт высокого худощавого мужчины, сотканного из огня. Дым клубился вокруг него, превращаясь в объемную черную мантию и длинный плащ. Человеческая кожа цвета алебастра обтягивала его, скрывая огонь, но не полностью. Пламя осталось, облизывая его кожу изнутри и согревая ее мягким персиковым свечением тут и там.
Не просто ма’авир. Один из главных жрецов. Дерьмо. Хорошо, что я хотя бы успела выдворить отсюда Асканио.
Ма’авир сложил руки перед собой — левая ладонь кверху, правая поверх нее. Он был безволосым. Ни щетины, ни бровей или ресниц. Только гладкая кожа, обтягивающая угловатые черты. Его светлые голубовато-зеленые глаза буравили меня колючим взглядом. В них не было удивления, а лишь узнавание. Он пришел сюда специально ради меня.
Количество магии, нужное ему для поддержания человеческого облика, было невероятным. Я уже не была уверена, что смогу его одолеть.
Верховный жрец удостоил меня легкого поклона, скорее даже кивка.
— Мы наконец-то встретились, Данану.
— С чего мне встречаться с убийцей детей?
Левит 18:21 запрещал верующим жертвовать своих детей. Конкретная строчка гласила: «И не позволяйте ни одному из семян своих проходить сквозь огонь к Молоху». Отсюда ма’авиры и получили свое имя. Они были теми, кто взял живых детей, и помог им «пройти сквозь огонь» к их богу. Невозможно стать верховным жрецом, не отправив на тот свет сотни детей.
— Я хорошо спрятался, но ты все равно узнала, что я здесь. Скажи мне, Данану, моя магия зовет тебя? Жертвенный огонь пахнет сладостью? Его сила искушает тебя?
— Нет. Меня от него тошнит.
— Неужели? — Он склонил голову набок, словно сбитая с толку собака. — Я думаю, он тебя манит. Это неудержимая, снедающая изнутри потребность, которую удовлетворить сможет только жертвоприношение. Представь, каково попробовать его. Представь поток силы, наполняющий твои пульсирующие вены.
— Пульсируют не вены, а артерии.
— Почему ты отказываешь себе в блаженстве?
— Не знаю, наверное, это как-то связано с горящими заживо младенцами.
— Жизнь — это боль и страдания. Мерзкий и жестокий путь, полный тяжкого труда и сожалений. — Его магия давила на меня, словно тяжелый груз.
— Звонил Томас Гоббс. Просил вернуть его тезис.
— Дети невинны и чисты. Мы лишаем их ничтожества жизни. Сквозь короткую вспышку боли, их души присоединяются к нашему богу в великолепной вечности загробной жизни.
— Как благородно. Твой бог питается страданиями.