Наследница тела

– Ты что?! Опомнись! Влюбился что ли?

Алиса встала, офицеры расступились, и она увидела Якубовича, который держал вырывающегося Каховского.

– Княгиня Репнина, не бойтесь. Голову потерял от вашей красоты.

Алиса подошла к ним. Ей отчего-то захотелось погладить Каховского по щеке, таким он казался несчастным. Уже не вырывался, только смотрел на неё с мольбой, в руке зажал её красный платочек.

Отпустите его! – повелительно сказала Алиса, и Якубович освободил его, слегка подтолкнув вперёд, так что его мокрые обиженные глаза стали совсем близко. – Каховский протянул ей галстук. – Из ваших рук приму, как награду. Завяжите. Я готов убить Его. Слышите, вы, трусы? – Пётр обвёл всех взглядом, шмыгнул носом, словно опять хотел расплакаться. – Презирают меня. Никто здесь не стал моим другом. Держат меня, как орудие убийства, а потом откажутся от меня. Вы, вот, женщина и то понимаете, что без крови не обойтись. А они хотят и героями стать, и чистенькими из воды выйти. Никому из них не верю. Если бы вы не пришли, я бы завтра не вышел. Но вы словно ангел.

– Каховский, дурак, да ты влюбился, – грубовато сказал кто-то из мужчин, а Якубович захохотал.

– Господа, наш Петя совсем свихнулся. То с ножом бегает, то женский шарф себе повязывает, чтобы ночью целовать.

– Замолчите! – Алиса строго взглянула на Якубовича и, шагнув вперёд, повязала на шею Каховскому галстук, завязав его пионерским узлом. Их взгляды встретились, и она с ужасом опять вспомнила, что по судьбе ему быть повешенным. А она вот тут пытается судьбу переменить.

– Я уже хотел Его убить, – быстро заговорил Каховский, не отходя от Алисы. – Ходил за ним по саду. Он рядом был, словно дразнил меня. Это было так легко, но бессмысленно. Они, – Каховский махнул рукой на стоящих вокруг офицеров, – не готовы. И ещё вы правы: нельзя Трубецкого диктатором. Он душой слаб. Гнилая душа. Боится всего, жить хочет. Богато хочет жить. Не понимаю, зачем Трубецкой здесь. Я, вообще, тут ничего не понимаю.

– Шёл бы ты домой, Каховский, – добродушно сказал Бестужев.

– Да, иди, Петя, – поддержал его Рылеев.

Алисе снова захотелось погладить по щеке Каховского, как бродячую собаку, которую все гонят.

- А вы не смейте! – Каховский погрозил декабристам кулаком. – Берегите их. Царственные особы. Их нельзя трогать. Князья не могут замараться, а вот, такие, как я, голые, нищие готовы жертвовать собой. Терять нечего. Никто не любит, никто не ждёт.

– Каховский, прекрати! – его оттащили от Алисы, которая вдруг почувствовала себя очень слабой. Она собиралась ещё сказать Каховскому, чтобы он не убивал Милорадовича, но тот накинул на себя шинель и, не попрощавшись, так быстро вышел, что его было не догнать.

Алиса осмотрелась. Мужчины снова перешли к столу и начали спорить. Только Кондратий, сложив руки, стоял посреди комнаты, задумчиво глядя перед собой. Она подошла к нему.

– Мне нужно идти.

Он встрепенулся.

– Мари, спасибо. Твоя поддержка очень важна для всех нас. Я сердился на тебя, что ты уговорила князя Репнина уехать, а теперь всё простил. Я всех предупрежу, чтобы не болтали о тебе. Мы умеем держать слово.

Алиса кивнула: о да, они умеют. После первых же допросов Рылеев и многие из них раскиснут перед императором и назовут имена.

Кондратий помог Алисе одеться. Они вышли на улицу. Кондратий в одном пальто, без шапки, раскашлялся на ветру, а потом неожиданно спросил:

– Ну а что ты видишь: повесят меня? – Рылеев, несмотря на холод, ослабил узел галстука. Алиса молчала, не в силах отвести глаз от картины, которая против её воли разворачивалась перед глазами. Пять виселиц. Пять человеческих фигур, закутанных в мешки. – Не хочешь говорить и не надо. В России уже давно никого не вешают. Расстрелять могут, а это лёгкая смерть, я готов к ней. Уже ничего нельзя изменить. Мы выйдем на площадь и начнём восстание, а там уж, как будет. Каховского жаль, совсем запутался, а я ведь как мог, его поддерживал. Денег ему давал. А он имение продал и прогулял. Даже крепостных продал. Да ладно, что уж там, я люблю его всё равно, – Рылеев подозвал извозчика и помог Алисе сесть. На прощание взял её дрожащую от холода руку и поцеловал. – Спасибо, Машенька, что пришла. Петя, голубчик, прав. Ты ангел.

Последний раз видимся, мелькнуло у Алисы голове. Рылеюшка прав: нельзя ничего предотвратить. Мы здесь только для того, чтобы пройти эту муку вместе с ними. Буду я первой женщиной, которую посадят в Петропавловку вместе с декабристами. Алиса выглянула в окошко кареты: снег валил хлопьями. И вот ведь как странно, а ей, только что умиравшей от усталости, захотелось жить. Она крикнула извозчику:

– На Сенатскую отвезите.