Наследница трех клинков

– Верно, я не полицейский. Но я, изволите видеть, очень любознателен и памятлив. Друзья сообщают мне, что в Амстердаме встретили аббата Бротара. Я тут же вспоминаю диспут в Монпелье и радуюсь, что Господь посылает мне приятного собеседника. Вы и вообразить не можете, как трудно говорить с голландцами о вещах возвышенных – все вмиг на гульдены переводят! – пожаловался господин Поль. – Я приступаю к поискам, и что же? Господин аббат, к моему величайшему удивлению, не ищет общества людей образованных, не ходит к мессе, зато посещает типографии и бумажные мельницы! Я решил, что вы написали книгу и хотите сами, без посредников ее издать. Отлично, подумал я, это будет полезная и назидательная книга… позвольте, я помогу вам…

Господин Поль взял кувшин и очень бережно подлил в таз горячей воды.

– Меня просили собрать сведения, – сказал Бротар. – Я живу тем, что исполняю поручения.

– Я так и понял, – усмехнулся господин Поль. – Хотя не сразу. Но когда оказалось, что вас видели в еврейском квартале, что вы вели переговоры с граверами и резчиками печатей, сами понимаете, я был озадачен. Я забеспокоился – неужели вы до такой степени отошли от богословия? Я решил встретиться с вами, но оказалось, что вы изволили отбыть в Виан – а Виан славится бумажными фабриками. Странно, подумал я, что же за особая бумага нужна аббату Бротару?

– Повторяю, я тут ни при чем. Мне дали поручение, я старался исполнить его как можно точнее, – огрызнулся Бротар. – Это все, что я могу сказать.

– Вы искали определенный сорт бумаги. А поскольку вы – аббат, а не мануфактурщик, у вас должен быть при себе образец. Дайте-ка мне этот образец! – приказал господин Поль. – Дайте, говорю вам, если не хотите неприятностей!

– Я не сделал ничего дурного!

– Мне слишком известна ваша репутация, господин аббат. У вас есть художественные наклонности… деликатно выражаясь… Вот сейчас вы скажете мне, что не имеете никакого отношения к истории с подделанными документами, из-за которой оказались под следствием и вовремя ухитрились сбежать в Россию. Ведь скажете, друг мой аббат? Со слезой в голосе поклянетесь, что невинны? Растолкуете мне, как именно вас оклеветали?

Бротар помолчал, обдумывая ответ.

– Как вы полагаете, господин Поль, отчего я сбежал в Россию? – спросил он.

– Оттого, что это страна невероятных возможностей для человека с художественными наклонностями, – тут же ответил гость и даже рассмеялся.

Это был смех счастливого и беззаботного человека, смех неувядающей молодости. Легкая зависть тронула Бротарову душу.

– Да. Я подумал – это государство не обеднеет, если один аббат найдет себе там средства к существованию. Допустим, если он станет выполнять поручения неких знатных особ. Что бы я ни делал, это не принесет Франции ни малейшего вреда. В этом могу дать клятву. Так и передайте, господин Поль, тем, кто вас прислал.

Бротар постарался произнести это с достоинством и благородным волнением в голосе.

– Так вы патриот? И слово «отечество» для вас кое-что значит? – господин Поль наклонился, прямо потянулся к Бротару, как будто собрался с ним целоваться.

– Вообразите, да.

– Я рад. Я искренне рад! – воскликнул господин Поль. – Тем более вы должны показать мне образцы бумаги. Да, да, я понял – от них не будет Франции вреда. Но вдруг от них предвидится для Франции какая-то польза?

И тут-то Бротар понял наконец, кто этот человек.

Менее всего он желал бы привлечь к себе внимание «королевского секрета». Однако это случилось – и бедный аббат оказался между молотом и наковальней.

К тому времени французская дипломатия более всего напоминала спятившего осьминога, утратившего власть над своими щупальцами, так что каждое извивалось на свой лад, на свой страх и риск, и сцеплялось в смертельной схватке с соседним щупальцем, не подозревая, что оба они растут из одного и того же тела.

До этого странного положения довел французских дипломатов не какой-нибудь хитроумный шеф британской или австрийской разведки, а их же собственный законный государь Луи Пятнадцатый.

У него были две черты характера, доставлявшие окружению множество хлопот: вечная скука и непредсказуемая недоверчивость.

Со скукой до поры справлялась маркиза де Помпадур, умевшая развлечь повелителя то оперой, то фарфором, то невинной девицей. С недоверчивостью поделать никто ничего не мог – да она, кстати, имела основания. Король был окружен сановниками из самых знатных родов, которые, скорее всего, доверия и не заслуживали.