Наследница трех клинков

Фрелон провел рукой по стриженой голове и ничего зловредного не обнаружил. Он уже давно привык ходить стриженым – когда ночуешь на чердаках и сеновалах, а то и проводишь ночь в приключениях, не до того, чтобы гнуть букли и переплетать косицу, да еще прятать ее в замшевый кошелек. А парик натянул – и пошел; к тому же париков можно иметь множество, и темных, и светлых.

– Итак, что мы имеем? – спросил Фрелон. – Мы имеем дурацкий список, который годен лишь на то, чтобы им подтереться. Выбрасывать его мы пока не станем, а займемся тем несчастным женихом, господином Фоминым. Может быть, в этом деле не один посредник, а два. Некто высокопоставленный дает поручение Фомину, Фомин – Нечаеву, а Нечаев находит Бротара и поддерживает связь с ним. Причем не обязательно, чтобы наниматель Фомина состоял в Коллегии иностранных дел.

– Или же Бротара находит Фомин и нанимает Нечаева, чтобы тот был связующим звеном, – поправил Фурье. – Но я поражаюсь наглости Фомина – две такие интриги разом.

– Надо покопаться в его прошлом, нет ли там какой-нибудь многообещающей грязи. Может быть, у него крупные долги, – сказал Фрелон. – Может, его ощипала театральная девка. У него на лбу написано, что он любитель красоток, причем возраст и лицо роли не играют – была бы анатомия… Кто у нас остался в Коллегии иностранных дел?

Фурье пожал плечами – он уже по меньшей мере год опасался показываться поблизости от этого учреждения. Фрелон тоже отступил в тень, хотя одно время крутился вокруг чиновников с поразительной наглостью и добывал отменные сведения.

Они оба приехали в Россию накануне войны с Турцией: нанялись домашними учителями, обязавшись преподавать воспитанникам французскую грамматику, светские манеры, танцы и даже изящную словесность. Оба какое-то время честно исполняли свои обязанности, одновременно осваивая русский язык, а потом приступили к поручениям «королевского секрета» и поступили в распоряжение французского консула Росиньоля.

Потом консула сменил посол Сабатье де Кабр, и оба агента перешли к нему словно бы по наследству. Чиновники Коллегии иностранных дел нужны были для получения важных сведений – особенно требовались копии деловой переписки с Англией. У французского короля была надежда, почти несбыточная, на то, что Англия сохранит хладнокровный британский нейтралитет и позволит совместному французско-испанскому флоту отыскать у греческих островов и потопить эскадру Алексея Орлова. Если погибнет российский флот – то варварская страна, увязнув по уши в турецкой войне, долго еще не будет совать нос в европейские дела и угрожать интересам Франции, политическим, а наипаче торговым, во всех граничащих с нею странах: в Швеции, Курляндии, Польше и Турции. Курляндия вообще была старой занозой «королевского секрета» – когда создавалась эта служба, одной из главных задач было – возвести принца де Конти на курляндский трон, и ничего из этой затеи не получилось.

Но с хладнокровным британским нейтралитетом вышла неувязка.

Британский кабинет министров в то время был попросту обречен любить и беречь Россию. Если Франция собралась отвоевывать утраченную Канаду и снова плести козни в Индии, подговаривая раджей и князьков против английской короны, то всякий враг этой жаждущей громкого реванша страны должен быть поддержан. Особенно ежели поддержка не требует средств, военных и финансовых, а достаточно грамоты с надлежащими печатями и решительным предупреждением: Англия испанско-французской попытки погубить орловскую эскадру не потерпит.

В конце концов так оно и получилось. Лорды во главе с премьер-министром, он же министр иностранных дел, Уильямом Питом Старшим, графом Четемским, здраво рассудили: русские английской торговле в Турции, да и в Европе, не конкуренты, в отличие от французов, а если с ними ссориться, то где брать отменный корабельный лес, пеньку, лен и смолу? Когда Британии, согласно гимну, угодно править морями, то следует заботиться о превосходстве своего флота, а не французского.

Но решение было принято не сразу, Коллегией иностранных дел велась переписка, приходили донесения. Тогда-то Фрелон, потратив сперва на подкуп немалые деньги, и обнажил свой длинный клинок, чтобы окончательно оправдать прозвище Шершня.

Столичная полиция, подняв несколько трупов и обнаружив кое-что общее меж ними – причастность к Коллегии иностранных дел, засучила рукава, привлекла самых разумных своих служащих, и от одной облавы французы ушли с большим трудом. У Фрелона хватило наглости привлечь к себе внимание и показать полицейским совершенно акробатический трюк с перелетом через забор. Агенты «королевского секрета» потеряли всего одного человека – будь он ранен, унесли бы с собой, а с покойником что возиться? Оставив генерал-полицмейстеру Чичерину и Тайной экспедиции совершенно им не нужного покойника, Фрелон, Фурье и Жак Демонжо скрылись и затаились.