Наследница Вещего Олега

Здесь находился сам стратиг фемы Херсон, патрикий Кирилл, высший представитель власти во всей греческой части Таврии. С ним вместе ждал гостей присланный из Царьграда магистр Евтихий, знакомый Асмунда. Он привез в Таврию отряд катафрактов, но в столкновении с конницей Песаха тот полег почти весь – что и вынудило греков отступить, поскольку сражаться с выученной и хорошо вооруженной конницей, не имея таковой, было бессмысленно.

Когда русы вошли, оживленный греческий говор смолк. Хельги остановился перед входом, обводя палату глазами. Оба стратига сидели во главе стола. Сами они не произвели на Пестрянку сильного впечатления: двое мужчин лет сорока, с простыми лицами, невысоких и примечательных только шелковыми одеждами. У того, на кого им указали как на Кирилла, стратига фемы Херсон, лицо было поприятнее, с более правильными чертами; очень светлые на смуглой коже серые глаза хранили отстраненное выражение, будто он намерен тщательно скрыть малейшую свою мысль, и тем напоминали две тускловатые оловянные бляшки. Евтихий, посланец василевсов, был мужчиной средних лет и бодрым, но с почти полностью седой коротко остриженной головой, небольшой седовато-черной бородкой и сильно выступающим вперед носом.

Увидев Хельги со спутниками, они замолчали и воззрились на него. На пару мгновений повисло молчание. Потом два знатных грека с видимой неохотой встали. Перед ними стоял варвар, но он принадлежал к правящему роду, а главное, был им нужен.

Хельги молчал, глядя на греков с легким любопытством. И ждал. Они тоже ждали, но на его покрасневшем от солнца лице – даже родимое пятно стало менее заметно – читалась готовность ждать сколько угодно.

– Приветствуем тебя, – наконец обронил патрикий Кирилл. – Тебя, Эльги, архонт Росии, твоих людей и… – он перевел недоумевающий взгляд на Пестрянку, – …мы надеялись поприветствовать епископа Никодима…

– И я приветствую вас, – кивнул Хельги. – Это не епископ, это моя жена, королева Фастрид.

Пестрянка кивнула удивленным грекам, подумав, как удачно, что Хельги еще полтора года назад придумал ей другое имя. «Дроттнинг Фастрид» звучало куда внушительнее, чем «Пестрянка». И впрямь можно подумать, она такого знатного рода, что ей солнце косы плетет, а месяц двор метет!

– А где же епископ Никодим? – спросил Кирилл. – Нам сказали, – он повернул голову и нашел на скамьях Марка среди своих приближенных, – что вы взяли его в плен и он у тебя.

– Он и правда у меня. И я докажу вам это. Чуть позже. Когда мы начнем беседу.

Поняв намек, Кирилл пригласил его и спутников сесть. С Пестрянкой возникло затруднение: в покое не было женского стола и вообще ни одной женщины, кроме разливавших вино и разносивших хлеб служанок. Вспомнив рассказы Асмунда, Пестрянка сообразила: у греков не принято, чтобы мужчины и женщины ели за одним столом, на том приеме у Стефана жены василевса тоже не было. Поэтому греки просто не знали, куда ее поместить, но Хельги усадил ее рядом с собой. Привыкнув к жизни среди дружины, Пестрянка чувствовала себя почти свободно – главное, чтобы поблизости был Хельги, а при нем она ничего не боялась. Но вот греки посматривали на нее в явном смятении – примерно как смутились бы отроки в гриднице, вдруг объявись среди них епископ в полном облачении.

Судьбой Никодима особенно был озабочен живший в Сугдее архиепископ Георгий. Ему Хельги отдал печать Никодима – ему самому она не требовалась, но доказывала, что глава епархии Таматархи и правда в его руках. Об этом разговор пошел довольно жесткий.

– Епископ должен быть немедленно освобожден и доставлен сюда! – требовал архиепископ Георгий – рослый и крупный мужчина лет пятидесяти с ухоженной седоватой бородой. – И ему должно быть возвращено все церковное имущество, награбленное вами в Таматархе. Вы, как союзники христиан, не имели ни малейшего права посягать на их имущество, жизнь и свободу!

– Такого уговора между нами не было, – Хельги покачал головой. – Условия нашего похода на каганат обсуждались между моим братом Асмундом и тобой, магистр Евтихий, ты можешь сам быть свидетелем. Нам было сказано: захватить Самкрай с правом взять любую добычу, которую мы сможем увезти. Об особых правах тамошних христиан не было сказано ни слова.

– Это правда? – Архиепископ вонзил недоверчиво-негодующий взгляд в магистра. – Как подобное могло произойти?

Евтихий и Кирилл переглянулись. В Константинополе никто не предполагал, что русы и впрямь войдут в Таматарху, поэтому опасность для тамошних христиан не считалась весомой. А если бы греки стали выдвигать подобное условие заранее, то и переговоры пошли бы труднее и могли бы кончиться ничем.

– Это нелепое соглашение должно быть пересмотрено! – настаивал Георгий. – Господь не даст благословения делу, в котором грабят и унижают христиан!

– Ты человек не ратный, тебе позволительно думать, будто заключенный уговор можно пересматривать, когда добыча уже взята, – благодушно заметил Хельги. – Но эти уважаемые люди, полководцы, хорошо понимают: стоит заговорить о чем-то таком один раз, и больше никаких совместных походов у нас не будет.