Наследница Вещего Олега

Потрясенные отроки, к которым в гавань вместо своего воеводы пришел кентарх Василий с вестью о его пленении, едва сумели запомнить и передать условия. Но Хельги и сам понял, в чем их обвиняют и как греки обосновали свое вероломство. И на чем это основано на самом деле: униженные и раздосадованные своим поражением под Каршой, Кирилл и Евтихий нипочем не могли допустить, чтобы презираемые ими язычники-русы ушли с этой войны почти без потерь и с большой добычей. Оставить в плену епископа Никодима архиепископ Георгий мог не более, чем сам Хельги – допустить, чтобы в плену оставался Асмунд. Но если для епископа пострадать от рук язычников не так уж плохо и зачтется Богом, то для воеводы томиться в плену или тем более там умереть – участь невыносимо унизительная. Позорное пятно на весь русский род. Захватив Асмунда, греки взяли Хельги за горло, и он хорошо это понимал.

Воеводы и отроки громко негодовали. Вдохновленные своим успехом в Самкрае и на перевале, возмущенные нынешним вероломством греков, они предлагали немедленно напасть на Сугдею и освободить Асмунда с его людьми.

– Даже Бравлин осаждал этот город десять дней, – напомнил Хельги. Он по виду сохранял спокойствие, но Пестрянка видела по его сосредоточенному и жесткому взгляду, что в нем зреют великие решения. – А с тех пор греки железные ворота новые поставили.

– К тому же, как бы они нашего воеводу… не того… – Перезван осторожно провел ребром ладони по горлу, будто это могло повредить Асмунду.

– Вот именно, – кивнул Хельги. – Асмунд – мой брат, я должен его уберечь.

– Так что же теперь – выкуп платить? – возмущенно воскликнул Требигость.

Хельги внимательно посмотрел на него. Было видно, что сохранность добычи словенский боярин ставит выше жизни чужого ему русского воеводы.

– Добычу отдать? – гудели остальные.

– Мы за нее кровь проливали!

– Я троих потерял!

– У меня вон сестрич теперь одноглазый – а всего год как женился.

– Этим грекам только дай!

– Вот козлы!

– Епископа им! Да голову ему снести и им на блюде послать!

– Епископа не трогать! – повысив голос, вмешался Хельги. – Агнер, приставь к нему и прочим христианам охрану получше. Мне мой брат нужен целым, а не по частям.

– Так что же – добычу нашу отдать? – Рослый, грузноватый боярин Селимир с Ильмень-озера шагнул к нему, в негодовании сжимая кулаки.

Хельги оглядел возмущенные лица. Для многих славянских воевод это была первая в жизни заморская добыча, и отдать ее было невыносимо обидно.

– Подумаем до утра, как быть, – обронил он. – А ночью быть начеку. Раннульв! Передай всем: усилить дозоры. Теперь любой подлости можно ожидать. Ольвид, иди к Агнеру и напомни, чтобы берег епископа, как клад Фафнира. Завтра утром еще раз все обсудим.

С этим он ушел в шатер, велев отрокам никого не пускать, если не случится чего-то особенного. Пестрянка молча приготовила постель; ее очень встревожили вести, она беспокоилась об Асмунде, но не решалась приставать к Хельги с расспросами. Он вскоре разделся и лег; в темноте шатра она не видела его лица, но кожей чувствовала исходящее от него напряжение.

– Вытаскивать Асмунда надо как угодно, – шепнул Хельги, когда она устроилась рядом. – Если я вернусь без него, это опозорит меня, и родичи мне этого не простят. И киевские, и плесковские. Я погибну заодно с ним. Не говоря уж о том, что он мой брат и достойный человек. Это первое, что мы должны сделать, даже если придется отдать троих епископов.

– У нас всего один, надо еще двоих где-то отловить, – сказала Пестрянка, надеясь его немного развеселить. – Хочешь, я отдам мое тряпье?

– Нет.

– Мне ничего этого не нужно.

– Нельзя. Если бы ты была одна, без мужчины, и отдала свои платья и узорочья ради выкупа родича, это тебя прославило бы. Но ты при муже, и если я возьму у тебя хоть одну бусину, это меня унизит перед дружиной.

Пестрянка не стала настаивать: ему виднее, как защитить их честь. А потом подумала: что, если бы и на этот раз в Сугдею поехал Хельги и попал бы в плен? Асмунд, наверное, тоже решил бы выкупить его. Но окажись здесь Свенельд, Мистина, даже сам Ингвар… Они, надо думать, нашли бы причины оставить неудобного родича в плену до тех пор, пока пребывание там не покроет его позором или не лишит жизни.

Хельги повернулся к ней, притянул к себе и поцеловал в темноте. Она обвила рукой его шею, и как всегда, от прикосновения к его коже ее пронзила теплая дрожь. И еще мелькнула мысль: а ведь уже давно у нее не было «на сорочке»… Что, если она дитя понесла? В каком ужасе она была бы сейчас, очутись Хельги на месте Асмунда! И она торопливо прижалась к нему, не только умом, но всем существом своим ощущая, как непрочно ее странное счастье и как хрупка жизнь человеческая. И, как ни удивительно, особенно жизнь здорового, сильного мужчины и военного вождя. Ведь высший небесный вождь может призвать его каждый миг…

* * *

Рано утром Хельги выбрал одного из пленников-греков – Димитрия, сына знатного боспорца Павла – и отправил в Сугдею с известием, что он согласен на условия стратига и готов совершить требуемый обмен.