Наследница Вещего Олега

Лишь еще дней через десять после встречи с патрикием Феофаном русские послы увидели настоящую царьградскую роскошь. К ним прислали от логофета дрома и предупредили, что на днях они приглашены на обед к василевсу Стефану в Большой дворец. Стефан этот, второй сын Романа, бывшего кораблеводителя, а ныне старшего из соправителей, был уже пятнадцать лет назад введен в число ромейских царей. После смерти брата Христофора считался первым наследником отца, но за все эти годы ничем особенным себя у власти не проявил. Разве что распутной жизнью, как рассказывали манглавиты[11]. Однако Асмунд и приободрился, и втайне разволновался. Наконец-то он увидит хоть кого-то из правящего рода, а не этих скопцов, которые слушают его, хитро прищурясь, будто он на павечернице байки плетет!

Но возможный разговор его смущал. Ингвар послал его сюда лишь сообщить грекам о своем вокняжении да выразить желание дружбы. Прав от имени князя и руси обещать военный поход у него нет! Признаться в этом означало смириться с тем, что заморская проездка была напрасной. Но кто он такой, Асмунд сын Торлейва, чтобы посылать русь воевать?

Но разве не этого она хотела? Разве не ради славы и добычи русы свергли Олега Предславича и вознесли на престол Ингвара?

Вот чем оказалась трудна посольская должность. Захотят князь и русы этого похода на каганат, не захотят? По силам это нынешней руси, не по силам? Но если Асмунд откажется дать грекам ответ сам, то ответ Ингвара те получат лишь через год. А если переговоры отложатся на год – этому Ингвар и дружина уж точно не обрадуются.

– Ты смотри, – объяснял ему Вефаст. – Мы торгуем с греками и с хазарами. Сейчас договора нет ни с кем, и как Ранди с его людьми в Самкрае управится – не знаю. А раз договора нет, то можно пойти войной на кого хочешь. Не будет договора с греками – на греков. Будет с ними договор – на хазар надо идти воевать. Тогда греки нас на торги пустят, может, еще и постой будет с кормом и парусами, но в Самкрай с товарами еще несколько лет не войти, пока не замиримся. А если не пойдем войной на Самкрай, будет мир с хазарами – можно там торговать, но царьградский торг потеряем на невесть сколько.

– Выходит, что иметь мир и торг сейчас можно только с кем-то одним: либо с каганом, либо с Царьградом?

– Вроде того. Они между собой уже который век дерутся, а теперь греки хотят из нас себе дубинку сделать.

– Мы не дубинка! Мы – меч! И что же выбрать?

– А мне почем знать? Ты – родич князя, ты и решай. Для того он тебя с нами и послал.

Асмунд промолчал. Между ним и Ингваром даже нет кровного родства, но именно он должен решать за князя, будто способен беседовать с ним во сне! Асмунд и впрямь уже мечтал о том, чтобы приснились Ингвар и Свенельд, дабы спросить у них, как быть. А еще лучше – сам Вещий. Ему ли, Асмунду, двадцатилетнему парню, делать выбор между торгами Царьграда и Самкрая! Войной и миром с хазарами либо греками! Для такого решения надо было знать и понимать столько всего – о товарах, торговых путях, желаниях, возможностях и отношениях всех владык в этой части мира, – о чем он и понятия не имел. Каких-то два года назад, пока жил над бродом у реки Великой, ему звезды небесные казались ближе, чем Царьград, а где тот Самкрай – он и не думал никогда. Однако норны бросили жребии – и родство с Олегом Вещим поставило его на самый перекресток путей, заставило решать, куда двинется вся русь.

Олег Вещий знал бы, что делать. И Асмунд напряженно раздумывал, пытаясь отыскать в себе ту частичку Вещего, которая должна быть во всех его кровных родичах. Но к тому дню, на который назначен был царский обед, так ничего и не решил.

На этот раз «львы» повезли гостей – троих послов и троих купцов – не в тот уже знакомый им дворец, где вход сторожили каменные гривастые псы. С лодий их высадили у других ворот и оттуда еще довольно долго вели пешком по оживленным улицам. С обеих сторон те были застроены высоченными, как горы, каменными домами с множеством окон и столпов со сводами-перемычками. От такого множества камня Асмунд ощущал подавленность и старался меньше смотреть по сторонам, чтобы не обнаружить перед купцами и тем более греками своей растерянности. Везде кишел народ.

– Вон Великая церковь! – Вермунд показал ему еще какую-то гору впереди, за огромной площадью, и сделал крестообразный знак перед своей грудью и лицом. – София, сие значит Премудрость Божия.

– Святилище? – Асмунд окинул взглядом причудливые склоны с выпуклыми площадками. – Как же туда забираются?

– Вход с той стороны.

– Вход? В гору?

– Да не гора это… – Купец едва не сказал княжьему родичу «чащоба», но удержался. – Это из камня выстроено. А там внутри палаты дивной красоты, и в них Богу хвалу воздают.