Наследница Вещего Олега

– Это честь для вас, что вы допущены в этот покой и разделите трапезу со Стефаном августом, клянусь головой апостола Иоанна! – пояснил тучный грек, воздев руки и потрясая ими, будто его изумляла столь несказанная милость. – Вы будете вспоминать об этом всю жизнь и рассказывать внукам!

«Не подведи меня!» – сказал ему Ингвар. Но что значит не подвести: не уронит ли он, Асмунд, чести киевского князя, если станет нюхать пол под ногами царского сынка?

Но, может быть, за обедом речь наконец зайдет о деле? Ведь в гриднице на пирах обсуждают все самое важное, и военные походы тоже. Пора же поговорить!

И Асмунд кивнул. Наверное, иногда «не подвести» означает смирить себя. Многие – да чуть ли не все в ближней дружине Ингвара и Свенельда, кого он знал, – могли бы броситься на толпу врагов с топором и рубить, не замечая ран, пока не падут замертво. Это была доблесть простая и понятная. Но Ингвар не требовал от него умирать. Он хотел, чтобы Асмунд помог ему договориться с греками. А значит, надо избирать именно те пути, что ведут к цели.

Вскоре Асмунд утешился: все заходящие в палату падали и простирали руки к башмакам сидящего на троносе рослого и худого мужчины средних лет. Русы заходили не первыми, а после ясов, но перед сарацинами, так что он успел наглядеться, как совершается проскинесис.

Оглушительно гудели невидимые рожки, укрытые занавесами по сторонам палаты. От каждого посольства первым приветствовал василевса старший; после поклона двое дворцовых служителей помогали ему подняться и вели к приготовленному месту. Усевшись, Асмунд обнаружил, что находится довольно близко к троносу. Ближе него к Стефану расположились ясы со своим предводителем, а сарацин усадили дальше. Напротив них, с другой стороны стола, сидели греки. Почти половина из них были безбороды: эти царедворцы выслужились из евнухов, которым только и позволялось занимать разные должности при самой особе василевса. Ну а те, кто был вхож в спальню и подавал царям одеваться, при известном уме и ловкости мог войти в доверие и добиться должности побольше – до самых высоких. Об этом русам рассказывал в стратонесе сотский Финнбьёрн, смеясь и добавляя: «Но я свои яйца ни на какие должности не променяю!»

Пока вошедшие позже кланялись, Асмунд наконец рассмотрел василевса – того из троих или четверых, который взял на себя труд принять посольство. «И хорошо, – подумалось, – что он один. Сиди их тут все четверо, спину сломаешь всем кланяться». Выглядел Стефан лет на тридцать, как поначалу показалось Асмунду, но позже он заподозрил, что василевсу меньше, а просто он плохо выглядит из-за нездоровья. Был тот весьма высок, худощав, с продолговатым некрасивым лицом, небольшой бородкой и густыми изломленными бровями. В чертах читалось пренебрежение пополам с неудовольствием, будто у него что-то болит и он вовсе не рад быть здесь. На послов он даже не глядел. Асмунд подивился про себя такой неучтивости, при которой богатый златотканый кавадий и красная мантия, сколотая на плече, смотрелись неуместно – будто дерзкий раб тайком напялил платье господина и вот-вот поплатится за это жизнью.

Папас[13] прочел молитву, хотя, кроме василевса и его греческих приближенных, христиан за столом больше не было. Начали подавать угощение. На огромных, как корыта, серебряных, частью позолоченных блюдах лежали зажаренные целиком туши – так причудливо украшенные зеленью и цветами, что Асмунд едва узнавал животных, птиц и рыб. Ягнята, козлята, поросята, домашняя и дикая птица, зайцы – все это выглядело, будто невиданные звери из басен, вроде жар-птицы и индрик-зверя. Цветы при ближайшем рассмотрении оказывались вырезаны из плодов или свернуты из ломтиков ветчины; сквозь них проглядывала блестящая от жира запеченная корочка. Причем оказалось, что хитрые греки заранее вытащили из туш кости, положили внутрь овощи или другое мясо, а потом снова надели сверху кожу и придали тушам вид целых.

В Валгалле, как рассказывают, Один каждый день угощает павших воинов мясом вепря – одного и того же. Но даже Отец Ратей не додумался сделать так, чтобы весь этот вепрь состоял лишь из мяса и жира без костей… Косточки сохранились лишь в птичьих ножках, и то были обернуты зелеными листьями.

Стефан август сидел в одиночестве за особым столом на возвышении. Прислужники подносили ему блюда, клали перед ним кусок или два, потом он знаком показывал, кому из сидящих за нижним столом отослать остальное. Асмунд приметил, что василевс больше пьет, чем ест. Оттого, наверное, тощий такой и рожа кислая. Среди тех, кому досталось одно из царских блюд, молодой посол узнал патрикия Феофана. Тот тоже его узнал и, налегая на присланную царем рыбу, даже подмигнул, – если Асмунду не померещилось. С чего бы это?

Сам Асмунд пытался есть то, что ему наряду с прочими подносили слуги, но непривычная обстановка подавляла голод. Даже вкусные запахи запеченного и жареного мяса с удивительными приправами не столько влекли, сколько вызывали легкую дурноту.