Наследница Вещего Олега

И в то же время никто не усомнился бы, что он занимает место во главе стола по праву. В таких случаях его ничем не примечательное лицо принимало выражение сосредоточенности и уверенности, намекая на скрытую силу, что важнее красоты и статности.

Потом понесли блюда со всякими закусками: вареными и печеными яйцами, соленой и копченой рыбой, вяленым и жареным мясом, соленым и копченым салом, грибами. Эльга пошла вдоль стола с серебряной круглой чашей заморской работы, где была насыпана соль; каждому гостю она отсыпала немного на стол перед ним, те снова благодарили. Угощение с общих блюд брали кусками и клали перед собой на стол или на ломоть хлеба. Белянец и Радовек повздорили, не желая есть с одного блюда; к счастью, старый Избыгнев вмешался и пристыдил их – и князя, и богов обижаете!

Ингвар, как хозяин, первым поднял братину – за богов и предков, после чего пустил ее по кругу.

– Если мы будем пить за каждого из моих предков с самого начала, то лучше бы вода в Днепре превратилась в пиво! – сказал он. – Мы ведем свой род от Одина, а Один – от великанов. Их мы тоже не забудем, но помянем сейчас тех, кто указал роду новую дорогу и принес новую славу.

– Надо понимать, ты говоришь об Олеге Вещем? – спросил Хельги. – Ведь здесь, в Кенугарде, он первым из вашего рода – то есть рода твоей жены и моего – получил власть.

– Мы считаем Олега Вещего основателем рода русских князей в Киеве, – кивнул Ингвар. – Его здесь почитают и русь, и поляне. И раз уж к нам приехали его самые близкие родичи… Это для нас большая честь – принимать его родного брата Торлейва… Я жалею, что мне не довелось повидаться с отцом княгини… Но хотел бы, чтобы они, Олег и Вальгард, из Валгаллы тоже услышали, как мы их почитаем. Слава павшим!

Не отличаясь большим красноречием, киевский князь, тем не менее, знал, что хочет сказать. Благополучно добравшись до конца речи, он поднял братину к кровле.

– Слава руси! – во весь голос рявкнул Мистина, и дружина привычно подхватила:

– Слава!

– Слава Олегу Вещему!

– Слава!

– Слава роду Олегову!

– Слава!

– А теперь тише! – повелительно добавил Мистина. – Послушаем, как Олег Греческую землю воевал.

Полянский боярин Гордезор был среди тех, кто почти тридцать лет назад ходил с Олегом на Царьград. Средний его сын, Борелют, умел играть на гуслях и пел на пирах славления витязям былых веков. Песнь об Олеге была довольно новой: ее сложили участники похода вскоре по возвращении, и у них ее позднее перенял Борелют, примерно в те годы и родившийся.

Как пошел князь Олег в царство Греческое,
Собирал себе дружинушку хоробрую:
Он одну дружину взял – из Полянской земли,
Он другую-то взял – родом кривичи,
А и третью взял – мужей русских, киевских.
И пошел он на конях, на конях да кораблях,
А числом кораблей да две тысячи.
К Цареграду он пришел да и с моря в Суд вошел,
Затворились греки в городе да накрепко.
Перекрыли Суд да цепью железною,
Не пойти на кораблях, не проехати…

Из участников того похода в живых оставались лишь трое. Стемид и Лидульв кивали на каждую строчку, будто подтверждая: все так и было. Точнее, так они рассказывали, и так новые поколения будут об этом знать.

И пошел Олег на берег, стал кругом воевать,
Все палаты попалил, года на дым пустил.
И полону-то набрал многи тысячи.
Повелел Олег поставить на колеса корабли,
Побежали корабли мимо города,
Дуют ветры в паруса, ветры буйные,
Гонят лодьи по земле, будто по морю.

За три года в Киеве Эльга слышала эту песнь уже не менее десяти раз: большие княжеские пиры никогда без нее не обходились. Она уже помнила все слова, но всякий раз слушала с волнением. Звонкий перебор гуслей, красивый, полный чувства голос Борелюта проникали в самое сердце и там рождали звонкое эхо. Удивительно: она ведь женщина, какое ей дело до войны и дружинных песен? Однако, выросшая близ отцовских отроков, она привыкла считать их дела своими, и теперь ей казалось, что она сама была там, в Царьграде, вместе со своим дядей и его отроками. Или он еще звал их хирдманами? Однако песнь сложили на славянском языке, и это было еще лучше. Это означало, что Полянская земля тоже приняла пришлого варяжского вождя в свое сердце. Может быть, потому, что он был первым, кто указал привыкшим сидеть на месте славянам дорогу на широкий простор.