Наследницы

Зарывшись лицом в подушку, Ханичайл, чувствуя себя несчастной, думала, что делать дальше. Рядом с ней на подушке лежал мишка, которого в детстве подарил ей отец, и она, протянув руку, погладила его по морде. У него не было одного уха, и Элиза на протяжении многих лет чинила его, но он все еще связывал ее с отцом, человеком, которого она никогда в действительности не знала и по которому тосковала.

Вздохнув, Ханичайл встала и спустилась по лестнице вниз. Гарри со стаканом в руке поджидал ее в холле.

– Что насчет обеда у Джеймисонсов? – спросил он с мрачным видом.

– Можешь идти, Гарри, – ответила Ханичайл, направляясь мимо него к двери.

– Я не могу идти туда один. Они ждут нас обоих.

– Тогда откажись. Скажи, что я больна.

Гарри грубо схватил жену за плечо:

– Куда ты собралась?

– Гулять.

Ханичайл открыла дверь и быстро сбежала вниз по лестнице.

– Можешь не возвращаться домой! – крикнул вслед ей Гарри.

– Не вернусь, – ответила Ханичайл сквозь стиснутые зубы и быстро зашагала по улице.

Она прошла, казалось, много миль, уговаривая себя, что ни за что не позвонит Алексу. Она сама обрекла себя на этот брак и сейчас сама должна развязаться с ним. Она подумала о Гарри, который переспал с Анжу, и поняла, что это правда. Она думала о том, куда ей идти и что делать. Она знала, что будущего с Алексом у нее нет.

Было уже поздно, когда Ханичайл завернула в кафе-автомат. Она налила себе чашечку кофе и села за маленький столик в углу, рассматривая посетителей. Они выглядели уставшими и ели в одиночестве свою дешевую пищу. Она была не к месту здесь в своих модных жакете и юбке, и впервые с момента, когда узнала о нефти, Ханичайл почувствовала себя богатой.

Она мысленным взором окинула всю свою прошлую жизнь, вспомнив ежедневный оскал бедности, ее однообразие и то, с какой надеждой встречала каждый новый день, и как эта маленькая надежда быстро исчезала, и как ей приходилось много работать, чтобы поддерживать ранчо. И затем она подумала о Гарри, бросавшем на ветер с трудом заработанные деньги, просаживая их в карты.

Ханичайл стиснула от злости зубы: она решила, что разведется с Гарри; она откупится от него выгодным соглашением. Если он откажется, она дойдет до Верховного суда и вернет обратно свое наследство.

Наконец она оценила власть денег. Сейчас она могла сделать то, что отец ждал от нее. Она создаст фонд Маунтджой, чтобы дать образование детям, которые подобно ей, имеют мечты и идеи, но никаких средств для их осуществления; она построит больницы, чтобы помогать нуждающимся женщинам. В мире так много всего, что можно сделать за деньги, и сейчас у нее есть цель в жизни и она полна решимости много работать, чтобы достичь ее.

Как всегда, на ум ей пришел Алекс. Визитка с номером его телефона и адресом, казалось, прожигала ей дыру в сумочке. Она посмотрела на телефонную будку на углу: ей всего-то нужно набрать его номер. Но из этого не выйдет ничего хорошего. Алекс дал ей ясно понять, что у них нет будущего.

Подойдя к автомату, Ханичайл налила себе вторую чашку кофе и села за столик, наблюдая, как входят и уходят посетители, размышляя о том, как отделаться от Гарри.

Анжу, как обычно, скучала. Она была в своей комнате в «Сент-Реджис» на Пятьдесят восьмой улице. Лорд и леди Малветт уехали на уик-энд за город; ей было легко убедить их, что она встретила старую подругу своей матери и что с ней ничего не случится. Но сейчас, когда ей удалось прибегнуть к своему обычному побегу, все пошло плохо.

Мужчина, с которым она познакомилась на борту лайнера и с которым условилась о свидании, позвонил и сказал, что к нему неожиданно приехала невеста и их встреча не состоится. Анжу даже не знала, что у него была невеста; она только знала, что он богат и подходящий жених. Она подумала, что если когда-нибудь решит выйти замуж, то это будет мужчина, похожий на него. Или похожий на неуловимого Алекса.

Анжу сняла трубку и набрала номер телефона Алекса. Гудки раздавались до бесконечности, но никто не снял трубку. Наконец она бросила трубку, решив, что он за городом с какой-нибудь знаменитой женщиной.

– Merde, oh merde[7], – повторяла она, сердито расхаживая по комнате.

Она была в Нью-Йорке одна и свободна, но была вынуждена сидеть в номере, словно дама, оставшаяся на балу без кавалера.