Наследный Король (ЛП)

Шипящая красная руна-ссылка, которой Гурзелл заклеймил его мысли во время загрузки данных, по-прежнему оставалась на месте, по-прежнему висела в центре сознания, но теперь она остыла до тусклого серого цвета и уже не отталкивала рои малых мыслительных процессов и цепочек ассоциаций, которые проносились рядом и присоединялись к ней. Похоже, архимагос доверял Тею и считал, что он может делать все, что хочет, со знанием о том, что ему встретилось, теперь, после завершения миссии и устранения непосредственной угрозы. Тей решил, что это должно было его тронуть.

«Оболочка внутри оболочки внутри оболочки, Галхолин, — произнес голос Гурзелла в его памяти, что воспроизвела его с кристальной четкостью. Его процессоры заметили, что он размышляет о руне, и вывели несколько глубоко закодированных воспоминаний, ассоциируемых с ней. — Думаем мы, что может он быть тремя вещами. Если это чудовищно громадный кусок металла, лишь получивший форму — такой, как говорят нам первичные доклады — пусть так и будет. Он мертв, он никогда не был живым, он ничто для нас. Если это порченая технология, технология Темных Механикус, тогда старый Слайдо был прав. И это значит, что мы тоже приняли правильное решение, и на этом все. Но третий, этот третий шанс. Что ж… что ж».

Тей поднял зрительный образ, соответствующий разговору. Гурзелл уже не был независимой мобильной единицей, как Тей или как обычные, немодифицированные люди. Его нервная система была растянута на кружевной наноаугметической матрице, встроенной в живительные органические кристаллы, которые сидели глубоко в стенах самого центрального святилища в храме-зиккурате Механикус размером с ашекийский город-улей. Сознание архимагоса фокусировалось посредством механического тела, которое он носил, когда был мобилен, а теперь оно было перманентно закреплено высоко на стене святилища и оковано платиновым листом. Это был чисто косметический нюанс. У отполированной до яркого блеска маски, что когда-то таилась под красно-лазурным капюшоном Гурзелла, не было ни глаз, ни процессоров внутри. Ее бесстрастные черты не будут двигаться, и ее лик не будет взирать на Тея, когда тот будет стоять на полу перед архимагосом Гурзеллом (и внутри него) и отчитываться перед ним.

«Это было то, чего вы боялись, — скажет он. — Хотел бы я, чтобы было иначе, но это — то, чего вы боялись. Наследный Король был создан не варп-искусством и не краденым технознанием Империума. В его чертежах не кроются манускрипты Механикус. Ни один наш артефакт не пошел на создание его брони, или двигателей, или орудий, или интеллекта».

«И поэтому Асфодель также есть то, чего вы боялись, — продолжит он. — Он — не пораженный порчей техножрец. Он — не оскверненный Хаосом раб варпа, укравший наше божественное знание и сделавший его богохульным. Он просто… научился».

«Он — не обычный человек, — скажет Тей. — Да, Архивраг запустил в него свои крючья, и, возможно, он уже на пути от человека к чему-то иному. Но его труды? Его труды — труды человека. Одаренного человека. Гения. Если бы Асфодель попал к нам, он мог бы стать величайшим магосом нашего ордена со времен золотого века Марса. Разум, который смог просто… научиться… металлургии, изготовлению двигателей, составлению кода, формированию запоминающей проволоки, обработке элементов, аэродинамике снарядов, структуре боевых машин…»

Варп превращал в пародию все, к чему прикасался. Так что, в то время как человеческий интеллект стремился к божественному, жаждал узнать, понять, выковать, переделать и прикоснуться к интеллекту Бога-Машины, существовало и хаотическое отражение этого благородного устремления, желание увеличивать энтропию, искажать логику и волю, создаватт материальную оболочку для предельной и ужасной разупорядоченности варпа. И неважно, насколько ужасающим был лик техноереси, сам ее факт можно было понять. Есть действие, есть и противодействие. Есть симметрия. Она работает.

Но мысль, что один-единственный, невообразимо гениальный разум мог протянуть руку и взять вселенную, разобрать ее на части своим необученным интеллектом и свирепой логикой — это был кошмар. Это была неизъяснимая третья сторона. Это была перчатка, брошенная в лицо всему, во что верили Механикус, кинжал, метящий в сердце всему их методу упорядочивания космоса. Это было то, что Тей не мог открыть Тобину, то, что он держал в тайне от Адджи, пусть даже она считала его за это еретиком.

Считала его еретиком.

Весь Крестовый поход думал, что на Ашеке II существует техноересь. Хитроумные коммюнике Слайдо и его командиров были заранее просчитаны, но Тей не сомневался, что под ними крылись искренние подозрения. А Гурзелл, как Тей узнал, когда секретная руна остыла и излила в его разум еще больше новых знаний, Гурзелл позволял им так думать. Лучше пусть весь Муниторум думает, что Асфодель — отступный жрец Механикус, чем хоть кто-то наткнется хотя бы на намек, что Наследник просто… научился.