Наследство

Отцу.

Расскажу тебе, как я повел бы себя, будь у меня сын.

Я постарался бы сблизиться со своим сыном.

Я постарался бы заинтересовать его чем-то, что интересно и мне самому, чтобы у нас были общие занятия, не только когда мой сын был бы маленьким, но и позже.

Я интересовался бы тем, чем занимается мой сын.

Даже если бы его интересы не совпадали с моими, я переборол бы себя ради сына.

Увидев, как мой сын делает успехи в том, чему я научил его, я гордился бы им и радовался за него. И такие же чувства я испытывал бы, видя его достижения на работе и в учебе.

Когда мой сын вырос бы, получил хорошее образование и набрался профессионального опыта, я бы спрашивал его совета в тех случаях, где его опыт превосходил бы мой.

Получи я возможность проводить время вместе с сыном, я был бы счастливейшим отцом и человеком.

И ты, и я знаем, что ты вел себя по отношению к твоему единственному сыну совершенно иначе.

Я сыграл сотни хоккейных и гандбольных матчей. Ты посетил из них.

Ты никогда не учил меня чему-то, что приносило бы радость нам обоим.

Некоторых из отцов моих друзей я знаю лучше, чем тебя. С отцами Тронда и Хельге я катался на лыжах чаще, чем с тобой.

Я получил образование по трем различным специальностям и сделал очень хорошую карьеру. Однако же ты никогда не говорил и не давал понять, что гордишься мной или рад за меня.

В жизни я неоднократно достигал успехов в различных видах спорта, но мои достижения тебя никогда не интересовали.

Нельзя прожить жизнь заново и исправить уже сделанное.

От тебя как отца я никогда не требовал многого, но сейчас я требую, чтобы при разделе наследства ты отнесся бы ко всем четверым детям справедливо. И ты, и я знаем, что таким отношением ты пока похвастаться не можешь.

Борд

Я прошла на веранду. Накинув пуховик, Ларс сидел на стуле лицом к поляне, лесу и речке. Он не курил и газеты не читал, а просто смотрел на полянку, и лес, и речку, и я подумала, что ему нравится владеть всем этим, обладание наполняет тебя порой странной гордостью, добрым, пускай и не совсем правильным чувством, наверняка знакомым кенийским масаи и гренландским инуитам – наверняка они тоже его испытывают, глядя на землю, которую считают своей, хоть в юридическом смысле она им и не принадлежит. Когда-то давно оно и меня посещало – когда я в молодости приезжала на Валэр, одна или с детьми, в ту пору совсем маленькими, поздней осенью или в марте, в тихие, безлюдные месяцы, когда остальные дачи стояли запертыми, а я смотрела на такие знакомые шхеры, море и скалы, чувствовала себя причастной и ощущала нечто похожее на гордость. Невозможность приезжать на Валэр из-за того, что я порвала с родными, я переживала тяжело, но выбора не было, а по сравнению с тем душевным спокойствием, которое я выиграла, разорвав отношения с родными, дача на Валэре казалась сущим пустяком.