Наследство

В окнах ее дома уютно горел свет, из печной трубы вился едва заметный дымок, пахло свежим хлебом. Если бы у Никиты спросили, что для него рай, то он вспомнил бы именно этот дом, этот запах, эту женщину. Он стоял на пороге ее дома в нерешительности. Ему важно было определиться, для чего он так стремится к ней. Он признался самому себе, что влюблен, но это этого признания ему не становилось легче. Он хотел быть с ней, но не знал, как. И не был уверен, что это вообще возможно. Только в одном он не сомневался: как только она откроет ему дверь, и он увидит ее седые, уложенные в аккуратный узел, волосы, глаза цвета тайги, услышит ее мягкий с хрипотцой голос, то в его, изможденной переживаниями, душе снова наступит мир.

Но в дверь он не постучал. В окне мелькнула тень, послышались шаги, чей-то мужской голос. Слов невозможно было разобрать, но по интонации было понятно, что говорящий угрожает. Александра отвечала мужчине спокойно, но тот все больше распалялся, он стал повышать голос, слышались слова, похожие на маты. Никита напрягся, готовый ворваться в дом и утихомирить хама. Александра снова тихо что-то ответила, и вдруг раздался грохот и звон. Собираясь выломать дверь, Никита всем весом навалился на нее, но она оказалась не запрета. Он неловко ввалился в комнату, чуть не упал, увидел опрокинутый стол, разбитую посуду, разбросанный по полу хлеб. Рядом с Александрой стоял Штырь. Его кулаки были сжаты, глаза налиты кровью, нижняя челюсть ходила из стороны в сторону. Женщина была ниже его почти на две головы, но смотрела на него сверху вниз, и во взгляде ее читалось презрение к этому человеку.

Они оба отвлеклись на мгновение на Никиту, но потом снова повернулись друг к другу, однако Штырь уже растерял весь свой заряд ярости. Он покосился на опрокинутый стол, сплюнул и пошел к выходу.

– Я тебя предупредил, Сашка, – обернулся он на самом пороге.

Штырь громко хлопнул дверью. Никита порывисто подошел к женщине, взял ее за плечи, слегка сдавил.

– Ты в порядке? Он тебя обидел?

– Нет, не посмел бы, – она повела плечами, освобождаясь от Никитиных рук. – Штырь только кулаками потрясать горазд, да столы опрокидывать.

Она тоскливо посмотрела на разбросанные по полу буханки свежего хлеба. Их было не меньше двух десятков, а теперь все они были испорчены и не годились на продажу.

– Подонок, – вздохнула она и принялась собирать буханки в мусорный пакет. – Целый день работы коту под хвост один движением.

– Я его заставлю заплатить, – Никита ощущал, как его самого наполняет ярость.

– Попустись, – махнула рукой женщина, – ты думаешь, что он мне заплатит за двадцать булок? Да откуда у него деньги? Сам вечно впроголодь живет, сигареты в долг у меня берет. Нечего с него взять.

– Но ведь так тоже нельзя, – не унимался Никита, – сегодня он стол опрокинул, а завтра весь дом разнесет или тебя ударит.

– А ты чего, омолги, защитником моим быть собрался? – она покосилась на него с издевкой.

Никита замялся. Издевка в ее голосе задевала его, он решил промолчать и опустился рядом с ней на корточки, принялся подбирать осколки посуды. Молча они убрали весь беспорядок.

Никита не осмеливался завести разговор, боялся, что в ответ снова услышит что-нибудь язвительное. Но Александра начала сама.

– Что тебе рассказал вчера Иван?

Никита коротко пересказал услышанное. Александра слушала, не перебивая, разглядывая поверхность деревянного стола.

– А потом к тебе пришли Штырь, Серёга и Степан и сказали, что есть какая-то ведьма, которая тут всех держит и не выпускает, да?

Никита кивнул. Не стал спрашивать, откуда она узнала о его гостях.

– А кто эта ведьма, ты не знаешь? – в ее голосе звучала насмешка.

– Нет, я пытался спросить, но они не ответили.

– А ты у меня спроси, омолги, – сказала она с еще большей язвительностью и даже вызовом.

Никита только поднял на нее глаза и тут же все понял.

– Ты…

Он вздрогнул от ее неожиданного и заливистого смеха.

– Я, омолги, потомок того самого шамана, который велел изловить кольцовских казаков и привести сюда. Именно тут раньше старое капище было, тут он их и держал. Не придумав, как паразита вытравить, старик решил хотя бы изолировать их от остального мира. И сделал себя эдакой печатью, которая не дает носителям уехать из Горома. Так что, никуда они, голубчики, отсюда не денутся, покуда я жива.

Она с довольным видом облокотилась на стол, и Никите стоило большого труда не пялиться в ее декольте.

Тут он вспомнил перочинный нож в руках Штыря, и его обдало жаром.

– Он приходил сюда, чтобы угрожать тебе и заставить отпустить всех, – сказал Никита тихо.

– Да, – веселость в голосе женщины сразу пропала. – Выпендривался тут передо мной. «Порежу, – говорил, – и сожру. Представляешь, сколько силы во мне станет, когда я съем шаманку».

Кровь стучала у Никиты в висках, его переполняло бешенство. Он представил, как врывается в дом в тот момент, когда чертов уголовник произносит эти слова, как берет его за шиворот и выбрасывает с крыльца. Но в действительности с крыльца полетел бы сам Никита, со Штырем ему было бы трудно тягаться.