Наследство

— А почему он должен отказаться? Что еще ему остается? В любом случае сейчас он не в состоянии нам что-либо сказать. Лично мне кажется, что он схватится за эту идею. Ты с ним знаком? Я как-то встречал его, но сомневаюсь, что он помнит меня. Я позвоню его импресарио завтра. Может быть, тебе слетать в Париж и там поговорить с ним? Эмилия не будет против?

— Она сейчас на съемках лучших моделей года, — небрежно бросил Поль. — Она и не узнает, что я уезжал.

— Хорошо, а как насчет общего плана? Я смогу уделить тебе немного моего драгоценного времени. Черт, хотелось бы и мне сделать такой фильм вместо очередной душещипательной истории о том, как семейное благополучие было спасено подбором правильного дезинфицирующего средства. Я прихожу в исступление от белых накрахмаленных воротничков, в то время как ты будешь создавать миф о герое. Черт возьми. Тебе повезло… Ну хорошо, у меня есть час времени. Что ты знаешь о Фарлее, кроме пьянства, наркотиков и лая на луну?

— Я не знал, что он лает.

— Он проделывал это не раз за последние два года. Я слышал, он подражает ирландскому сеттеру или далматину. Кто-то рассказал мне, что он устроил сцену в каком-то отеле в Нью-Йорке или Чикаго, где-то там. Около года назад, но разговоров об этом не было. Однако я уверен, что он не позволит тебе заснять такое.

— Не надо преувеличивать, — напомнил ему Поль. — Я бы хотел, чтобы публика почувствовала жалость к этому человеку. Он запутался и не знает, как вырваться.

— Даже если бы он знал, что достаточно одного неверного шага, и он опять там, где был. В действительности он никогда не соответствовал своей репутации.

— Он смог бы попытаться, если бы ему захотели помочь.

— Не только это. Многие относятся к прошлому, как к своему достоянию, а оно с каждым годом их жизни становится непосильным бременем.

Поль помолчал.

— Откуда бы ты начал? Возможно, с Парижа? Одинокий парень в городе огней. Как ты думаешь, он взял свою девушку с собой?

— Не представляю.

— Будем надеяться, что нет. В одиночестве он будет смотреться лучше. Затем его турне: его попытки справиться с собой, он, нуждающийся во внимании и любви, его власть над зрителями…

— Здесь показать публику, — вставил Поль. — Я уже видел, что она собой представляет: масса обожающих его лиц. Затем возвращаемся к нему Он в такси, едет домой, в номер гостиницы, совершенно одинокий… Может быть, он и один-то не бывает? Разве его постоянно не окружают девицы?

— Может быть, он ведет себя по-другому в Европе? Если с ним девица, мы можем заплатить ей, чтобы она уехала домой и оставила его в одиночестве. Почему мне сценарии нравятся больше, чем жизнь?

— Потому что именно ты решаешь, каким будет конец фильма. И начало тоже. И то, что между ними.

Они посмеялись вместе, потом Поль сказал:

— Я хотел бы позвонить сейчас импресарио Фарлея. Я смог бы обрисовать ему общие черты нашего плана и договориться встретиться завтра.

Ларри ухмыльнулся:

— Мне нравится такой энтузиазм. Действуй. У меня есть еще одна идея. Я знаю одного парня с телевидения, который в свободное время читает греческие трагедии. Дай мне общие наброски фильма, а я покажу ему. Если они там смогут что-нибудь выделить на съемки, у тебя будет отличный бюджет. — Он поднялся. — Я буду у себя в офисе, если понадоблюсь тебе.

Импресарио Фарлея, Луи Гласе, колебался.

— Завтра я улетаю в Париж, — сказал он. — Полетите со мной? Ничего не буду обещать, но мы сможем поговорить в самолете.

«Он согласится», — подумал Поль. Луи не смог скрыть волнения. Последние «подвиги» его клиента были неважными, и ему нужно было что-то новенькое.

Он сел и мысленно вернулся к тем сценам, которые представлял, разговаривая с Ларри. Они были настолько яркими, как будто он уже видел их наяву. Все, что касалось фильма, оживало у него перед глазами. Поль удивлялся сам себе. После того как он всю жизнь использовал фотокамеру, снимая застывшие сцены, он почувствовал волнующую свободу движения и звука и возможность показать сразу несколько событий вместе. Неважно, сколько души он вкладывал в свои лучшие фотографии, которые сделал до того, как стал фотографировать светское общество; они не могли сравниться с жизненной силой фильма. Ему казалось, что он покинул отчий дом и перед ним открылся весь мир и возможность творить.

Первый фильм «Голд—Дженсен продакшнз» был закончен через полтора года после того, как эта компания была организована. Он прошел почти незамеченным. Его показали в нескольких кинотеатрах, несколько критиков вскользь упомянули о нем, небольшой круг людей посмотрели его, но, уходя из кинотеатра, обсуждали не его достоинства и даже не его недостатки, а куда они пойдут, чтобы выпить бокал вина, или будут ли спать в его или ее постели.

Через месяц Поль с Ларри просмотрели фильм еще раз в проекторной комнате у Ларри дома.

— Публика была права, — пробормотал Ларри. — Я бы тоже думал только о том, в чьей постели проведу ночь.

Поль даже не улыбнулся. Он не привык к неудачам и был сердит на себя.

— Какого черта мы его делали?