Наследство

— Может быть, я наконец узнала его с той стороны, о которой никогда не догадывалась? Может быть, я разозлилась на себя за то, что столько лет ничего не предпринимала? Знаешь, моя дорогая…

В этот момент маленький Джад попытался отойти от нее, и Ленни взяла его на руки, такого близкого, теплого, пахнущего свежей травой и солнцем. Чувствуя губами шелковистую кожицу ребенка, ей хотелось оплакивать все, что было потеряно.

— Что? — спросила Эллисон.

Ленни поставила Джада на траву, но он недовольно завертел головой — он устал ходить. И, усевшись перед ней на траву, взял деревянную игрушку, торжественно принялся грызть ее.

— В супружестве с людьми что-то происходит, — медленно проговорила Ленни. — Не со всеми, конечно, но очень многие женщины… Спустя некоторое время они начинают глядеть за пределы супружеского круга, в поисках хоть какого-нибудь счастья. Замужество становится своеобразным вынужденным жизненным обстоятельством, как, например, близорукость или глухота, от которых невозможно избавиться, с чем нужно свыкнуться и приспособиться. Это не инвалидность, нет, тем не менее накладывает некоторые ограничения. И многие женщины мирятся с этим. Зная, что то, чем они обладают, далеко не самое лучшее, может статься, вовсе ни на что не годное, но это становится частью их самих; они привыкают и смотрят на происходящее сквозь пальцы; их никогда не учили думать о жизни, которая не включает в себя супружество. А годы проходят мимо. Тут нечем гордиться, но это в значительной степени объясняет поведение моего поколения, думаю, тебя это не касается.

— Но можно же изменить все это? — мягко спросила Эллисон, ощущая новую близость с матерью, которой не было прежде.

— Иногда нет. А иногда некое подобие искры перерастает в пожар, и тогда брак — такой, лишенный содержания брак, такое вынужденное жизненное обстоятельство — становится невыносимым.

— И тогда женщина уходит?

— Как правило.

— Но если искра или иное препятствие возникло между вами, он должен знать об этом, как считаешь? Ты… когда вы вместе… ты…

— Спим вместе? Нет. Я не могу. Конечно, он знает, что что-то не так, что теперь гораздо хуже, чем прежде, но думаю, он также избегает упоминать об этом, опасаясь, как бы разрыв не стал окончательным.

— Бедный папочка, — задумчиво произнесла Эллисон, а Ленни невольно вздрогнула, почувствовав первый укол ревности, который испытывают родители, когда их ребёнок выказывает любовь или симпатию к другому, с которым они разводятся.

— Думаю, он устал, ты согласна? Он просто никогда не умел нас любить так, как нам хотелось, чтобы нас любили.

— Возможно.

Они сидели молча, наблюдая за Джадом, вдыхая свежий, пахнущий морем воздух, такой густой, пьянящий, как вино, после спертого воздуха Бостона и Нью-Йорка.

— Ленни, — позвал Бен, стоя в дверях. Обе женщины одновременно повернулись. Его голос был напряжен, а сам он был чрезвычайно бледен.

— Что случилось? — воскликнула Эллисон. — Что?

— Только что позвонили из полиции. Ночью обворовали твой дом. Они…

— Нет! — воскликнула Эллисон. — Не может быть!

— О Боже, — Ленни закрыла глаза, — ненавижу, ненавижу, ненавижу… — Она посмотрела на Бена. — Им известно, что украдено?

— Картины Роуалтса из библиотеки. Они хотят, чтобы ты приехала и проверила, не пропало ли что-либо еще. Слава Богу, что тебя там не было — это главное. Не важно, что украли, но ты могла пострадать.

— Кто бы ни был вор, он разбирается в искусстве: эти картины — самая большая ценность во всем доме. Но как воры проникли в дом? А сигнализация?

— Никто не знает. В полицию сообщила экономка; когда она приехала утром, сигнализация была включена как обычно, ее проверили, она нормально работала.

— Невероятно, — сказала Ленни, — она срабатывает даже тогда, когда кто-нибудь попытается пройти мимо лестницы.

— Знаю. Ты поедешь в Нью-Йорк?

— Придется.

Она встала, грустно глядя на Эллисон:

— Мы уже пережили подобную неприятность однажды, да?

— Несправедливо! — воскликнула Эллисон. — Ворам следует вести учеты и просматривать их, чтобы знать, кого они уже обворовывали, и выбирать другую жертву. Это так ужасно!

Она расплакалась, глядя на Джада, думая о том, какой он сонный и беспомощный.

— Ворваться в чужой дом…

— Как они проникли внутрь? — спросила. Бена Ленни.

— Полиция не знает. Нет никаких следов взлома.

— Хочешь сказать, у них был ключ?

— Что-то вроде этого.

— Не верю: никто из нас не терял своего ключа, — она вздохнула. — Эллисон, извини, мы так славно с тобой говорили. Постараюсь вернуться завтра.