Наследство

Началось это ещё вчера, когда Дунаев вернулся из Зареченска, маленького районного городка на севере области. Тогда после несчастья на охоте, Кузьмин отвёз его туда и правильно придумал, старый чёрт, правильно. Теперь можно признаться – струсил он, Егор Дунаев, беззащитным себя посчитал, мысли голову смяли. Да и было чему испугаться. Первая мысль о здоровье была, говорят, своя рубашка ближе к телу. Не позаботишься о себе – кто тебя вспомнит! А вдруг заражение крови, гангрена, тогда как? Чёртова водка подвела: руки стали как чугунные, скованные, вот и скользнуло ружьё в грязь. Правду говорят, один раз в год оно само стреляет.

Самый большой страх, и в этом тоже можно только себе признаться – за судьбу свою, за судьбу Безукладова. По прокурорским нормам каждый случай ранения огнестрельным оружием должен расследоваться. Значит, понаехало бы следователей на Струительный. И пошли бы суды-пересуды, и не столько о его оплошности – тут факт ясный, как солнечный день, а вот об этой базе, зачем да на какие деньги она сделана. В свидетели потянули бы и Безукладова, разве спрячешь факт его присутствия на охоте? Первым тот же Кузьмин сболтнёт. Любит человек хвастаться знакомствами с высокими людьми, прямо зуд какой-то, и тогда всё тайное станет явным.

Да, большую оплошность допустил Дунаев. А всё так хорошо начиналось! Он даже на этот корявый разговор Боброва с секретарём обкома не обиделся. Манера такая у русских людей – за беседой все проблемы сваливать в кучу, громоздить в неподъёмный воз. Кстати, уступить надо Женьке с этим Плаховым, правильно сказал тогда Сергей Прокофьевич – пусть шею себе ломает, грамотей несчастный. Много любителей дармовую деньгу зашибать, будто нажива в руку лезет, как щука весной в вентерь.

А ещё испугался тогда он Ларисы. Что-то сдвинулось в бабе за последнее время, стала раздражительной, как осенняя муха, уставится на него голубыми глазами, точно буравит насквозь. А то на диване колодой лежит, как айсберг. И душа у неё на айсберг похожа – ледяная, неприступная. Наверняка на настроение её повлияли его отлучки частые, застолья разные, только надо голову на плечах иметь – как в наше время без этого обойтись.

Шёл по скользкой от дождя улице Дунаев и удивился: ловко тогда Кузьмин всё придумал, умный мужик. Они решили перед Безукладовым не хитрить, как вначале думали, рассудили здраво: невыгодно ему эту ситуацию против Дунаева оборачивать, сам же себе и сломает шею. Наоборот, в его положении надо молчать.

Они дождались, пока Женька привёз Безукладова на лодке, и Бобров, наивная душа, даже удивился, когда Дунаев с порога баньки сам сошёл с рукой на перевязи. Безукладов тоже испугался, наверное, сердечко громко застучало при виде такой ситуации, но Кузьмин его успокоил: не надо, дескать, волноваться и торопиться, а сам с шуткой-прибауткой всё это изложил. Надо теперь Егору Васильевичу на недельку отлучиться – слетать в Крым по делам пансионата, посмотреть, как там дела-делишки, хозяйский глаз – ватерпас, он во всяком случае полезен, как нож за голенищем.

Мудрый, чертяка, этот Михаил Степанович! Колхоз «Вперёд» действительно недалеко от Евпатории пансионат строит на паях с другими колхозами района, и первый закопёрщик в этом деле как раз Сергей Прокофьевич. Ловко придумал, бес! Пока будет лечиться Егор, в колхозе пусть думают, что председатель на юг улетел. И в районе тоже…

Кузьмин тогда сказал Безукладову: «Вы уж, Сергей Прокофьевич, отпустите звоночек кому следует, чтоб не разыскивали, а мы постараемся Егора Васильевича за недельку на ноги поставить». И Безукладов ни словом не обмолвился, головой согласно закивал, значит, всё правильно понял: Женька глядел растерянно, он не знал, видимо, как воспринимать эти действия, но Кузьмин и для него определил чёткую программу поведения: «Ты, Евгений Иванович, на себя колхоз принимай, пока Егор Васильевич отсутствовать будет. Веди его линию». Вот так чётко и мудро Кузьмин всё расставил по своим местам в этой сложной ситуации. А потом в Зареченск повёз Егора.

И в Зареченске Кузьмин всё обтяпал – лучше не придумаешь. Оказывается, племянница у него там врачиха, Елена Алексеевна, живёт. Эх, Елена, Елена, сладкая женщина!

Они с Кузьминым приехали часа в два, и Елена Алексеевна ситуацию поняла с полуслова. Они съездили с Кузьминым в больницу за инструментом, и потом Елена сделала несколько уколов, обезболила рану.

Боль отступила сразу, и, когда Елена ковырялась в руке, Егор постанывал, скорее всего, только от страха. Она заставила пальцами пошевелить, и засмеялась тихо, как горлинка лесная:

– Вы счастливый, Егор Васильевич, даже не в рубашке, а в телогрейке родились! Только мякоть повреждена, дробинки вышли насквозь. Три шва наложила, чтобы кожу натянуть. Теперь с неделю надо отлежаться. И желательно под контролем врачей.

– У тебя и отлежится, – сказал тогда Кузьмин, и заметил Егор – она не засмущалась, ответила буднично как-то: «У меня так у меня».