Наследство

— Да это ребята говорили, когда вернулись в пятьдесят шестом, — с готовностью, будто и не удивясь вопросу, заговорила она, натягивая узкую юбку, затем снова снимая ее и примеряя другую. — Там был такой Танькин ухажер, он теперь в Ленинграде, большой профессор, филолог… У них якобы с Медиком вышел спор, ну, ясно, насчет чего.

— А, я читал его статьи, — вспомнил Вирхов.

— Вот-вот. А тогда через неделю его забрали. Правда, и Мелика самого забрали через две недели. Я вообще во все это совершенно не верю. Тот-то изображал дело так, что, мол, ревность, Мелик от ревности выдал его, а потом то ли раскаялся и сам на себя донес, то ли просто им не угодил. Я в это не верю и этих сплетен не люблю. Да и никто не верит. Так, языками потрепать любят, поэтому и вспоминают иногда. И Танька сама не верит. Мы с ней говорили об этом.

— Да, я все вспомнил. Конечно, зачем Мелику было ревновать, — согласился Вирхов, — ты же сама говорила, что он боялся Тани и норовил удрать. Это было бы нелогично.

Ольга, надев юбку, но еще без кофты, с голыми плечами, остановилась и посмотрела на него в зеркале:

— Ха, нелогично! Ты, верно, всегда делаешь все логично. Это только одна сторона, мой милый. А с другой стороны, ему нужно было остаться в Москве, нужна была прописка. Он жил без прописки. Милиция могла поймать в любую минуту, на постоянную работу не брали. Ему было выгодно на ней жениться. А тут соперник. Соученик, интеллектуал.

— Отчего же ему было не жениться на тебе? — скорее пробормотал, чем сказал вслух, Вирхов. Ольга догадалась.

— А я, между прочим, была еще девица, — объявила она его отражению в зеркале и затем взглянула из-за створки, проверить, какое у него выражение. — Не как-нибудь! Мне сколько было лет-то, ты знаешь? Шестнадцать. Да. Я не могла так уж сразу…

Она вышла из своего укрытия, поскучнев. Кажется, она жалела, что тогда все получилось так нелепо и она постыдно испугалась, причинив немало несчастья человеку, которого, пожалуй, любила, и, в конечном счете, — себе.

— Он всегда был слишком нетерпелив. — Она почти бесцельно бродила по комнате, собирая какие-то из своих вещей, а другие так и оставляя валяться. — Увидел, что здесь не выходит, заминка. Бросился туда. — Ольга ожила снова, бросила все барахло, не разбирая, охапкой, на дно гардероба и, подбежав к зеркалу, стала намазывать ресницы. — Бросился туда. Не уверена, обломилось бы ему там все так быстро, как ему хотелось. Танька хоть и старше меня, но, по-моему, тогда тоже была еще… Она-то молчит, разумеется. Болтает много, но, когда нужно, не скажет никогда. Мне, по крайней мере. Но это все неважно. А самое главное то, что тогда вдруг объявилась ее мамаша. Ты с ней как будто уже успел познакомиться? Вот-вот. Она как узнала про Мелика!.. Что это было, описать невозможно. Катастрофа полная! Поверишь ли, я даже жалела его. Если бы он вернулся, я бы все для него сделала…

Уже на лестнице она спросила Вирхова:

— А сам-то он разве не рассказывал тебе, как сел? Ты почему вдруг заинтересовался? Из-за Таньки?

— Нет, он рассказывал, — успокоительно сказал Вирхов. — Все эти-то подробности он, естественно, опускал. Говорил, что никак не мог устроиться на работу, а потом наконец устроился и еще радовался, что устроился. А там, видно, отдел кадров, постепенно стали выяснять: кто да что, юноша необычный… Он ведь и тогда, я думаю, был уже незауряден, да?

— Да, да, безусловно, — не без гордости подтвердила Ольга. — Может, все так и было… А теперь пропал малый совсем. Все как-то устроились, прижились, а он все так вот… Жалко мне его.

— Так выйди за него замуж, — предложил Вирхов, отворяя тяжелую дверь с грязными стеклами.

— Да нет, теперь уж поздно. Много времени прошло. Зачем? Я теперь мудрая стала, как змея… Ты вот смотри только не попадись.

Вирхов заверил, что не попадется. Ольга печально сказала:

— Нет, это Танькина рука, я вижу. Дурак ты. Ну, пока. Не пропадай.

На улице было зябко. Чтобы согреться, Вирхов зашел по пути к Кировским воротам в букинистический магазин, бездумно, мельком взглянув, что выложено на прилавках, — книг он последнее время не покупал, экономил деньги. От нечего делать он зашел и на Главный почтамт, посмотреть, как суетятся там люди, и, выходя оттуда, сообразил, что если сейчас пройти бульваром к Сретенке, то рядом будет Сергиевский переулок.

* * *

Он был опять в ее комнатке, на той же кушетке, только на этот раз она открыла ему сама.

— Мама с сыном ушли к знакомым, — пояснила она. — Вы знаете, ведь он сидит целыми днями дома, мама не пускает его гулять во двор. Она говорит, это такой ужасный двор, помойка, подвалы. Она думает, что там только и делают, что заманивают детей и учат их самому нехорошему. Мальчик гуляет только с нею или с Михаилом Михайловичем.

— Да, это тяжело, — согласился Вирхов.