Наследство

Там было потише, коек стояло меньше, и, обойдя коридор, в дальнем краю Мелик нашел своего сумасшедшего.

Тот лежал на спине с закрытыми глазами и вытянутыми вдоль тела под одеялом руками, являя собой образ самой смерти — лица не было, торчал лишь желтый череп, испещренный кирпичного цвета пятнами, с приделанным к нему злым шутником длинным носом из папье-маше, — но, может быть, просто был без сознания или даже спал, потому что подле него на стуле сидел, весьма покойно положив ногу на ногу и скрестив на груди руки, внушительных размеров джентльмен, крепкогрудый, с зачесанной назад сивой гривой, в дорогом ворсистом шерстяном костюме, отливавшем серебром, в американской полосатой рубахе и при галстуке, подобранном со вкусом. Разве что выехавшие немного слишком далеко манжеты рубахи портили картину гармонии и солидности.

— Спит, — полушепотом, приветливо сказал Мелику джентльмен, — пусть поспит, намаялся, бедняга. Берите стул, садитесь, он скоро проснется.

Мелик заметил, что тот едва-едва мог умерить мощь своего командирского рыка.

— Почему вы думаете, что проснется? — спросил Мелик, все еще стоя. Ему почудилось, что он встречался уже где-то с этим джентльменом и рык того ему знаком.

— Я его знаю много лет, — ответствовал тот.

— А с вами, с вами мы знакомы? — голос у Мелика сделался отчего-то совсем тоненьким. — Мы с вами где-то, как говорится, встречались?

— Очень может быть, — внушительно сказал тот. — Садитесь. Сейчас выясним.

Мелик повиновался; в ногах появилась вчерашняя слабость, тело покрылось испариной.

— Ну-с, — предложил тот. — Вы как будто должны были узнать что-то о деньгах…

У Мелика екнуло сердце:

— Как, как вы сказали?

Джентльмен нахмурился и погрозил ему коротким крепким пальцем,

— Это ты оставь! — приглушенно рявкнул он, перейдя на ты.

— Я все-таки не понимаю, — попробовал артачиться Мелик; мурашки ползли у него по скулам, он надеялся только, что в тусклом коридорном свете джентльмен этого не углядит. — О чем вы говорите?

— О деньгах!

— Деньги — прах! — из последних сил хитрил Мелик. — Счастье не в деньгах…

— А в чем?! — неприязненно приподнял тот густую бровь.

— Счастье в том, чтоб… исполнить… предначертанное…

— Что-о-о-о?! — набычился тот, сжимая пальцы в кулак. — Эт-то ты оставь! Оставь! Мне кажется, если уж был договор, то какого черта, а?

Он полез за пазуху, и тут же что-то взорвалось — Мелик узнал его и бросился к нему, удерживая его руку, чтобы он не трудился понапрасну.

— Ах, извините меня, извините! — вспыхнул он. — Я… я сразу не признал вас, я сразу не понял! Я последнее время в каком-то страшном волнении… даже видеть стал хуже!.. — (Тот вынул из кармана очки в золотой оправе, потер стекла о серебристый ворс толстого колена, водрузил их на прочный нос и уставился на Мелика.) — Извините, — засуетился Мелик, — я ужасно волнуюсь. Вот и давеча, видите, хлопнулся в обморок. Стыдно, я понимаю, в такую минуту… Сробел… сомлел… Я понимаю: церемония подписания — и вдруг… такое. Виноват. Вы, впрочем, наверное, к этому привыкли… Но не подумайте, что я подписал сгоряча. Нет, нет, это было вполне сознательным, глубоко обдуманным шагом. Я давно стремился к этому… Я знаю, мой отец, — он кивнул в сторону спящего, — работал у вас, теперь он временно… э-э… выбыл из строя… Я хотел бы по мере сил… не то чтобы занять его место, нет, это, конечно, невозможно, но в принципе… тоже послужить!.. Я верю, что буду полезен. Кое-что я уже сделал. И сейчас я пришел не с пустыми руками… Я все эти дни работал, и вчера и сегодня… Если позволите, я изложу…

— Хорошо, — одобрил тот. — Только тезисно, тезисно…

— Да, да, самую суть. Это давняя моя работа. Нет, нет, завершенного текста еще нет, в ближайшие дни доделаю и отпечатаю набело. Но основное уже найдено. Называется… «Оправдание Иуды»… Мне кажется, это представляет интерес?.. — («Вне всякого сомнения», — прогудел собеседник.) — Интересно, правда? Тем более что у меня этих оправданий не одно, а целых пять! Если позволите, я начну…

Он достал из кармана смятые листочки, которые нащупал еще сидя у Тани.