– Может, в деревню все-таки вместе поедем?
– Не-а. Я тебе объяснила доходчиво: захочет Вероника меня видеть – позвонит. А если дела у нее фиговые, я ей все равно не помогу, зато неприятности огребу лопатой. Оно мне надо?
– Что ж… спасибо… – Я поднялась со скамьи и еще немного потопталась рядом в слабой надежде, что вдруг она передумает. – Я тогда пойду…
– Иди. Может, все-таки скажешь, кто ты? – вдруг спросила она.
– Подруга, – пожала я плечами.
– Подруг у Вероники нет. И не было никогда. Не считая меня. На журналистку ты не похожа, и точно не из полиции. Будь по-другому, я бы откровенничать не стала. У меня на людей чутье.
– Хорошо. Мы не подруги. Я знала ее мужа…
– Любовница, что ли?
– Конечно, нет. Я очень беспокоюсь за Веронику и хотела бы ее найти. Просто убедиться, что с ней все в порядке. Но у меня сомнения на этот счет.
– Значит, говоришь, ментов надо ждать со дня на день? – спросила Люба, когда я уже собралась уходить.
– Вероника не отвечает на звонки, дома ее нет… А вы ее единственная подруга, по вашим собственным словам.
– Так и есть. Мне бояться нечего. Но лишней мороки даром не надо. Давай так: ты молчишь обо мне, а я о тебе. Идет? А уж там как сложится.
– Идет, – кивнула я и поспешила покинуть сквер.
Итак, появилась надежда, что мое дурацкое поведение не выйдет мне боком. По словам Любы, в гостинице откровенничать не намерены, а значит, обо мне промолчат. Особенно если обратили внимание на паспорт, точнее, на фотографию в нем. Хотя вовсе не обязательно обратили. В любом случае обвинения в халатности им ни к чему. Вроде бы надо радоваться, но радости не было и в помине. Потому что о пятнах крови во дворе и гостиничном номере следователи тоже не узнают, горничной наверняка посоветуют молчать об этом. Не узнают они и о том, что машину Вероники забрал с парковки неизвестный и что номер она не сдавала. Хотя вряд ли в «Слободе» рискнут врать полиции и по поводу ключа скажут правду: как уезжала, никто не видел, в номере порядок, вещей не осталось.
Люба в полицию обращаться тоже не спешит. Странно, но особого беспокойства за подругу в ней не чувствуется. Может, потому, что ей прекрасно известно, где сейчас Вероника? Узнала о гибели мужа и теперь оплакивает свою потерю в одиночестве? Если верить Любе, это вполне в ее характере. Но Вероника не может не понимать: такое поведение вызовет подозрения. Впрочем, когда человек в отчаянии, доводы разума не действуют. А Вероника в отчаянии? Волкову она изменяла… Данное обстоятельство – вовсе не показатель ее душевного состояния. К чувству потери прибавились муки совести. До разговора с Любой я была почти уверена: Вероника погибла. А теперь склонялась к мысли, что она где-то прячется. Муж убит, их личную жизнь начнут разглядывать под микроскопом и узнают о любовнике, брачном договоре и прочем… Вероника станет подозреваемой номер один.
Деревня, о которой говорила Люба, действительно находилась совсем рядом, километрах в десяти от Берестова. Увидев указатель, я свернула на проселочную дорогу. Вполне, кстати, приличную. Вскоре появилось село с церковью на пригорке и памятником на центральной площади: коленопреклоненный солдат со знаменем в одной руке и автоматом в другой. На автобусной остановке толпились люди, у них я и спросила, как проехать в Кривичи.
– Деревни давно нет, – ответила мне женщина с сумкой-переноской, в которой сидел кот, с неодобрением взирая на окружающих. – Уж лет десять как последние старики померли.
– Дачники вроде жили, – вступила в разговор еще одна женщина. – Два дома точно стоят. Я за ягодами на днях ходила и видела. Вы, девушка, прямо езжайте, Кривичи вон за тем леском, – показала она рукой.
– Да разве ж она на своей машине проедет? – хихикнул старичок в панаме. – Если только крылья выпустит. В объезд тебе, девонька, надо, через Кислицыно. Сейчас направо, а у скотного двора опять свернешь.
Вскоре все собравшиеся на остановке включились в дискуссию, как проехать в Кривичи и возможно ли это в принципе. Подошел автобус, граждане поспешно в него загрузились и отбыли, оставив меня гадать, как лучше поступить. Я решила рискнуть и поехать короткой дорогой.
Дороги не было вовсе, то есть она как бы была, но в таких рытвинах и ухабах, что слова старичка оказались пророческими: чтобы здесь на моей «Хонде» проехать, надо крылья выпускать. Я вышла из машины, довольно громко чертыхаясь, и тут заметила свежий след шин, он скрывался за ближайшими кустами. Я отправилась туда, скорее, из любопытства. Не так давно кто-то здесь проезжал и, сделав незначительный крюк, счастливо миновал две самые устрашающие ямы. Я прошла вперед еще немного, дорога и дальше не особо радовала, но проехать по ней все-таки было можно.