Наследство бизнес-класса

– Волков написал завещание. И все свои деньги оставил мне.

Борька смотрел на меня пустыми глазами, видимо, сей факт в его голове не укладывался. Впрочем, неудивительно.

– Ты с ним спала, да? – обиженно спросил он и отвернулся к окну.

– Нет.

– Нет? Тогда почему он это сделал?

– Откуда мне знать? Иногда всерьез думаю, для того чтобы испортить мне жизнь. Она заметно усложнилась после этого.

– Получается, он предполагал, что его могут убить?

– Получается, – кивнула я.

– Это все очень серьезно, – помолчав немного, заметил Борис. – И дилетантский подход здесь не годится. Давай так, дождемся Карпицкого, все обсудим и уж тогда решим, как поступить.

Я кивнула. Встречных предложений не было, оставалось лишь согласиться.

Родители встретили Бориса с распростертыми объятиями. Мама, заподозрив в нем жениха, принялась угощать его разносолами, а папа провел экскурсию по дачному участку. К моему удивлению, Борька никуда не спешил, экскурсию стойко вынес и разносолам отдал должное.

Вечером мы сидели на веранде, пили чай, мама вскользь заметила: возвращаться в город уже поздновато, почему бы Борису не заночевать у нас. Я напомнила, что ему на работу, и он кивнул, но с кресла-качалки поднялся без особого энтузиазма.

Остаток вечера мама восхищалась его качествами, настоящими и предполагаемыми, а я молчала, опасаясь, что, если открою рот, чего доброго заору в голос, так было тошно на душе. Но Борьке все же следовало сказать спасибо – пока он был здесь, я чувствовала себя увереннее. Мол, все преодолеем, и прочее в том же духе.

Оставшись в своей комнате одна, я проревела всю ночь, накрывшись подушкой, чтоб родители не услышали. Вместе с горестным «жизнь кончена» возникла злость, в основном на саму себя. Ведь с самого начала знала, что Ремизов мерзавец, он ведь предложил убить человека, легко, точно играючи! Но я повелась, как последняя дура, и вот итог. Сейчас его роль в этой истории откровенно пугала. В голове звон, перспективы туманные. Спасибо Боре, он настоящий друг. А мог бы быть больше чем другом, не сваляй я дурака. Теперь броситься ему на шею я при всем желании не смогу, это просто неприлично – из одной постели сразу в другую. Порядочные девушки так себя не ведут.

Два дня я провела на даче, изводя себя все теми же мыслями. На третий день позвонил Ремизов.

– Ты все еще у родителей? – спросил он. Ни намека на вину или хоть какие-то чувства, голос абсолютно равнодушный. – Вот там и сиди. По крайней мере, глупостей не наделаешь.

Отвечать я не стала, но тут же засобиралась домой. И очень скоро пожалела об этом. На даче погрузиться в бездну отчаяния мешали родители, здесь же я была предоставлена самой себе и либо лежала, уткнувшись в спинку дивана, либо затравленно металась в четырех стенах. Позвонил Борис, узнав, что я в городе, тут же приехал. Вошел, взглянул на меня и сказал:

– Лера, так нельзя. У каждого в жизни бывают периоды…

– Боря, заткнись, пожалуйста, – попросила я, а он заорал:

– На твоем Ремизове что, свет клином сошелся?

– Да плевать я на него хотела, – соврала я. – Боюсь, меня в тюрьму посадят.

– Глупости. Собирайся, поехали.

– Куда? – удивилась я.

– Куда угодно. И не бойся, приставать к тебе я не собираюсь, прекрасно понимаю, что тебе нужно время. Мы друзья, а там посмотрим.

Я благодарно всплакнула, а он заключил меня в объятия и поцеловал, и в поцелуе этом не было ничего дружеского, что, однако, не смутило ни его, ни меня.

Мы отправились в тот самый Берестов, бродили по старым улицам, поужинали в ресторане и простились у моего подъезда с большой неохотой, причем взаимной. Боязнь все испортить дурацкой поспешностью удержала от решительного шага, но, получив от него смс со словами: «Как дела, котенок?» и торопливо ответив «Нормально», я впервые подумала, что, возможно, и правда справлюсь. И заживу лучше, чем прежде, то есть до встречи с Ремизовым.

Было еще кое-что, всерьез отравлявшее мое существование. Мысли о Маше, точнее, о трупе, лежащем в канализационном колодце. Борьке о нем я, само собой, не рассказала, так и не решив, как поступить: звонить в полицию или нет. Можно было позвонить, не называя себя, но тут же возникали сомнения: во‑первых, действительно ли труп все еще в колодце, а во‑вторых, был ли он там с самого начала, то есть не соврал ли Ремизов по причинам, мне неизвестным? А то, что такие причины у него есть, теперь совершенно ясно. Довод, как вы понимаете, слабенький, и я, покопавшись в себе, пришла к выводу: на самом деле я боюсь. Боюсь навредить Ремизову. И мое нежелание продолжать расследование именно этим и объясняется. Оттого чувство вины перед Машей все росло. Я звонила ей каждый день, пару раз заезжала. Ребенка она отправила к родителям, сама продолжала ждать своего Аркадия. А я в ужасе думала, что с ней будет, когда она в конце концов узнает…

В пятницу, ближе к обеду, позвонила Элка.

– Ты куда пропала? – спросила с обидой.

– А ты? У меня отпуск, зависла у родителей.

– Да? Я думала, ты со своим красавцем где-нибудь на Мальдивах.

– Красавец уже в прошлом.

– Да ты что? – ахнула Элка.

– Оказалось, у него жена и трое детей.