Наследство Империи

Показалось или он подмигнул? Движения и интонации Первого удивительно легко интерпретировались в человеческие жесты и мимику, оставляя всех в замешательстве: как он это делает? Блистер он сдвинул, словно приподнял бровь, и Натали, чувствуя себя до крайности неловко, огляделась в поисках лесенки.

Кирилл сделал то же самое, всем телом вздрогнул, метнулся взглядом обратно и осознал, что произошла катастрофа. Происходит в эту самую минуту, пока все они стоят задрав головы, ищут нужные слова, млеют, воссоединяются семьями, и прочая и прочая сладость и радость...

В устье пещеры-ангара стоял Норм. Человек Люссака. Ну... не человек... но несущественно в данном контексте. Стоял и пялился, и лицо у него было в точности как у Брюса, включая приоткрытый рот и совершенно круглые глаза. Вот только этот видел Назгулов в бою, знает, что они такое, и... и что всего одно слово кому надо — и ему никогда больше не придется работать по найму.

Девять машин класса Тецима, законсервированных и незатейливо упрятанных под самым фонарем. Сиречь под носом Зиглинды, которой они не достались при передаче войскового имущества. Разве тут отмажешься?

И теперь у меня элементарно нет выбора! Папе уже позвонили, Люссак несется сюда с эскадрой сопровождения. Он придет, и ему покажут! И всему приключению придет конец.

Кирилл положил руку на кобуру, очень слабо надеясь, что успеет первым. Отсюда он не видел на Норме лучемета, что, разумеется, вовсе не значило, будто на гарде его нет.

— Теперь я знаю, кто вы, — сказал Норм.

— Мог бы и раньше догадаться.

— Мог. Просто не было до этого дела. «Вляпаться в ваши тайны» — так вы сказали?

И в точности таким же жестом положил руку на плечо Брюсу. Кирилл взвыл. Неужели опять игра в заложники? Мы же только что с этим покончили! И пушки Назгулов, внимательно и молча наблюдающих со стороны. Если эти откроют огонь, во что превратится пещера? В ад!

— Брюс! — окликнула женщина. — Помоги мне!

Ни слова не говоря, Норм снял руку, и мальчишка кинулся цеплять лесенку на борт. Гримаса «сайерет» вслед ему истолковывалась совершенно однозначно: и на меня катили?

— Я поговорю с мамой, — сказал Первый. — А потом, Брюс, с тобой.

И я должен поверить, будто это совсем не то значило? Ты мне сразу не поправился, как только в первый раз из шлюза вылез! И вот что теперь делать?

— Продолжим без него? — спросил Эгиль, тот самый разговорчивый Пятый. — Он отключился. Какие новости снаружи, съер? И не пора ли нас откопать? Честное слово, хочется уже пожить как людям, в ангаре.

* * *

Я подумаю об этом завтра.

М. Митчелл

— Ну как ты вообще?

Натали поерзала в ложементе. Холодный. Она была тогда такой глупой, такой... смелой, такой одинокой, Роман женщины, которая никому не нужна, с мужчиной, нужным буквально всем. Во всей огромной Галактике у нее не было ничего, кроме этого голоса в наушниках, и темноты, обнимавшей ее.

Мы все тогда сошли с ума, а безумие не проходит бесследно.

— Нормально — в целом. Твои родители — прекрасные люди. У меня есть, — она помедлила, — дом. Мы ни в чем не нуждаемся. Брюска... летает, само собой. Кто бы сомневался в том, что растет Эстергази. — Назгулу... Рубу совершенно незачем знать, что дом смыло, а сына — крали. Мужчина в таких случаях спрашивает только «кто?», хватает плазменную пушку и идет разбираться. У меня теперь есть диван, где я провожу жизнь, и множество уютных домашних обязанностей, которые эту жизнь составляют.

— А я даже рядом с коляской ни разу не прошелся. Эх... Я хотел сводить вас в тысячу мест. Я, — в приступе свирепой физиологической откровенности, — даже живота твоего не видел.

— О, аквариум был будь здоров! Как-нибудь, может, получится показать тебе снимки с УЗИ.

Помолчали. Те ли мы спустя двенадцать лет? Есть ли представление о времени у человека... тогда она не могла воспринимать его иначе, но теперь, когда под ногами есть планета, и рука сына в руке, и нас уже двое, все по-другому... у существа, в заснеженной пещере ожидающего приказа ринуться в бой? Кто он нам — на нашем диване? Что ему ответить и что у него спросить? Что теперь между нами общего? Ты не был с нами Каждый Наш День!

Вот беда: зачем меня вылечили?

— Ты, — ведь знала, что он спросит, — нашла себе хорошего мужика?

— Не могу сказать, чтобы сильно искала, Рубен. Меня взяли невесткой в хороший дом...

— ...не для того, чтобы ты приносила жертвы!

Тысяча оттенков в мужском голосе. Благодаря наушникам кажется, будто звучит он внутри головы. О да, он знает, что должен сказать, и даже с пеной у рта будет настаивать на том, что сказал это искренне, вот только... Вот только ему невыносима даже мысль о ком-то еще, и это слышно сквозь всю мужскую твердость в этом вопросе.

— Только не говори мне про Императора, хорошего, но одинокого.

— А что бы и не сказать? У него на тебя такой... кхм... пульс!

— Я одинокая мать, — усмехнулась Натали. — Что он может мне предложить, кроме своего пульса? Разделить с ним грузовик? Так и тот нынче по цене металлолома.