Наследство Империи

— Меня бы, пожалуй, устроило, — поразмыслив, продолжил Лидер, — хранить покой планеты негласно. Участие в общем фронте Зиглинде явно не па пользу. Общая внешняя граница сделала проницаемой границу внутреннюю. Мы можем быть тихими как мыши. С выключенными двигателями нас никто не заметит. Но, может быть, стоит взвесить и наши недостатки? Мы не можем сесть на планету земного типа и не можем с нее взлететь. У нас нет прыжковых двигателей, прямая космогация нам недоступна. Если мы летаем, нам регулярно приходится заправлять баки и заряжать батареи. Даже при половинной гравитации Сив мы истощаем аккумуляторы на подъеме, и стрелять уже нечем. Таким образом, нам требуется орбитальная база с персоналом. Мы неизбежно окажемся привязаны к системе, в которую попадем. Ты, Рэнди, готов выбрать такую систему?

— Мы уже привязаны, — возразил Биллем. — К Зиглинде.

— Лучше уж я буду привязан к Зиглинде.

— Это называется «вынужденный патриотизм», командир.

— Ты же не летаешь, Руб!

— Зато я могу сказать себе, что делаю это по собственной воле.

— Не все же могут провести вечность за аудиокнигой или послушивая себе музычку! Командир прав: мы сидим тут кружком, трындим об одном и том же и тем же составом, не меняемся и не взрослеем. Когда испытывали Назгулов, кто-нибудь предвидел возможность, что мы можем спятить?

— Назгулов, — бросил Кирилл, — не испытывали! Как скоро вы спятите, наматывая бесконечные круги по орбите?

— Я, собственно, к чему, — гнул Биллем. — Эти... ну... деньги, их можно было бы потратить на исследования. Я не возражаю: быть боевой техникой во время войны весьма вдохновляюще, но после хочется уже вылезти из кабины и пойти с сыном в зоопарк.

Кирилл растерянно оглянулся. Даже Рубену нечем крыть. У них было двенадцать ничем не заполненных лет, чтобы обсудить все это.

— Ладно, позже договорим, — сказал Император. — Некоторое время вас не должно тут быть. Я вляпался: позволил увидеть вас кому не следовало.

— А шлепнуть глазастого гада? — невинно поинтересовался Эгиль.

— По некоторым причинам я не могу это сделать. При женщине и детях. Здесь твоя жена с сыном, Руб, и этот парень помогал освободить Брюса.

— Об этом ты расскажешь мне поподробнее, — ласково намекнул Назгул.

— Договорились. И еще тут дочка Люссака, при которой парень состоит гардом. А от того, что девочка скажет папе, в некотором роде зависит, как мы отсюда выберемся. Так что на вылет, ребята. Дистанционки от замка на входе есть у каждого: вернетесь, когда тут будет безопасно.

— Дочка Люссака у вас? — Если бы у Назгулов были рты, они бы их разинули. — И вы говорите, будто ничего не можете сделать? Да это такая козырная карта!

— Ничего! — рявкнул Кирилл. — Последние несколько недель моя жизнь — сплошные дочки-матери. Есть вещи, которые делать нельзя. Я не использую ребенка в политической игре, У меня нет выбора!

— Мам, кому ты врала?

— Я... что? Но твой отец действительно погиб, и то, что тебе до сих пор не сказали всю правду... это столько же из-за него, сколько из-за тебя. Подумай, каково ему было встретиться с тобой. Увидеть, чего он лишен... Я до сих пор не уверена, что это следовало сделать.

— Мама, о чем ты? У меня самый замечательный, самый невероятный па, какой только может быть у мальчишки, я и сказать не могу, как я им горжусь. Я поговорю с ним, если он из-за этого не в своей тарелке, пусть и в голову не берет. Я-то, понимаешь, думал, что он такой же герой, как все. Всех отцов называют героями, даже если они померли от дизентерии в полковом лазарете. Вы ж мне и десятой доли не рассказали! Нет, я про Игрейну. Кого ты обманывала — меня или Мари?

— С чего ты?.. Как ты понял?

— Она не могла уехать совсем без вещей. Они с Мари носили одни шмотки па двоих, и вся сумка тут. Я видел Грайни последний раз, когда Мак нас забрал, а их — оставил. Мам, скажи мне, что их спасли!

— Их спасли. Когда мы вернемся на Нереиду, можешь проверить мои слова.

— Ой, ну не надо так! Где тогда Грайни? Мари ведь права: она не должна была уехать с попуткой, не узнав, хорошо все кончилось для Мари или плохо. На нее это просто не похоже. Мари решила, будто Грайни хуже, чем она думала. А я понял, что ты врешь!

— Я пообещала Игрейне, что Мари не узнает правду.

— Хорошо, Мари ее не узнает. Итак?

— Игрейна, — Натали тяжело вздохнула, — не человек. Она робот, «кукла», заказанная отцом для Мари на Шебе. У нее кончился... эээ...

— Контракт?

— Нет. Игрейны больше нет. Она умерла, и Норм ее похоронил. Он просто не мог позволить говорить о ней дурно. Он был к ней очень привязан. Он бы спас ее, если бы... — У нее перехватило горло. — Мы не можем сказать, что не виноваты. Мы не нашли способ. И... мы не искали, да. Мы должны были спасти вас.

— Умерла? — тупо переспросил Брюс. — Но она же ещё девочка?

Он сел на койку, опустив руки на колени. Мать не стала больше ничего говорить.

— Она мне нравилась больше, чем Мари, — признался он. — Мари тоже хорошая, но она принцесса, там не поймешь толком, служить или дружить, привыкать надо, а с Игрейной было весело и просто. Я всегда знал, что она поймет.