Наследство Карны

Ханна как будто проснулась. Порылась в своей корзине, нашла рубашку, блузку, еще что-то.

Полулежа, полустоя на коленях под низким сводом лодки, она стала раздеваться, снимая с себя одну вещь за другой.

Вениамин пытался отвести взгляд.

Она выжимала волосы, словно надоевшую тряпку. То совсем рядом с ним, то где-то в сумраке пылали ее глаза — фосфорическое свечение в черной пучине. Они молили и требовали.

Почему Ханна сняла с себя все? Почему, снимая вещь за вещью, не заменяла их тут же сухими? Почему?

Она не успела прикоснуться к сухой одежде, как он потерял рассудок.

Они лежали на твердом и влажном ложе, как можно дальше отодвинувшись друг от друга. Но когда ночной холод безжалостно всадил в них свои зубы, он придвинулся к ней и укрыл их обоих всем, что нашлось под рукой.

— Только бы ты не простудилась, — прошептал он.

Но вот утреннее солнце упало ему на лицо, и он понял, что в будущем эта ночь может им обоим стоить больше, чем они смогут оплатить.

— Отвези меня домой в Страндстедет, — попросила Ханна, уже сидя в лодке.

Он промолчал и ни о чем не спросил.

— Высадишь меня в бухте к западу от церкви.

— Почему? Ведь оттуда тебе далеко до дому.

— Он может увидеть нас, — чуть слышно ответила она.

— Ханна, люди видели, как мы садились в лодку. Мы не виноваты, что разыгралась буря. — Вениамин заставил себя улыбнуться.

Ведь они шли к лодке мимо стольких домов, мимо стольких окоп!

— Все равно, я не хочу, чтобы нас видели вместе.

— Ты жалеешь, что поехала со мной?

Прошло немного времени. Кто, черт побери, хоть что-то знает о времени? Пока не поймет, что уже слишком поздно.

— Нисколько, даже если я теперь из-за этого умру от родов!

Она плюнула вслед своим словам, словно произнесла заклятие. Ее глаза были бездонны. Темные волосы стянуты в тугой узел и прикрыты шляпкой, высокие скулы блестели.

Обезумевшие чайки дрались из-за рыбы. Солнцу лишь изредка удавалось прорваться сквозь возмущенное небо. Ветер был попутный, как на заказ, чтобы добраться до бухты за церковью.

— Если я снова забеременею, ты встретишься со мной опять? Как теперь? — спросила Ханна.

Он не сразу понял смысл ее слов. У нее покраснела даже шея, но она упрямо не сводила с него глаз.

— Если ты снова забеременеешь? Что ты хочешь этим сказать?

— Я не хочу зачинать своих детей в блуде. Только я одна должна расплачиваться за свой грех.

Он долго пытался придумать ответ, в котором не было бы лжи.

— Нет, Ханна, больше нет! Но я ни в чем не раскаиваюсь.

Не подходя к берегу, он закрепил руль и перелез к ней на корму.

— Ханна, ты мне не чужая. Посмотри мне в глаза!

Они молча приникли друг к другу.

По пути домой Вениамином овладел страх.

Неужели Ханна все подстроила? Испортила репутацию и ему, и себе? А он? Выходит, он только ждал случая? Или — что еще хуже — ему следовало жениться на Ханне?

Анна не находила себе места от тревоги. Но стоило из-за бугра с флагштоком показаться его лодке, как ее тревога сменилась необузданной радостью.

Она накинула шаль и, смеясь сквозь слезы, бросилась ему навстречу.

Он обнял ее, но это был не он. Другой. Этот другой мужчина смотрел на нее со стороны и удивлялся, как она похудела.

Он же успокоил Вениамина — вряд ли это случилось за одну ночь.

А может, все объяснялось тем, что он все еще обнимал другую женщину?

Вениамину не хотелось думать об этом, но его мучила беспомощность от сознания, что он даже не заметил, как похудела Анна.

— Ты насквозь мокрый! — испуганно воскликнула она. — Я боялась, что ты утонул!

— Нет, обошлось и на этот раз. Но уж теперь я непременно займусь дорогой через горы, — пробормотал он.

Вечером, лежа рядом с Анной в кровати с пологом, Вениамин рассказал ей о непогоде, о ночи под лодкой, и после его рассказа все как будто очистилось.

Ханны там не было. Поэтому он даже не упомянул о ней.

— Как тебе одному удалось перевернуть лодку? — воскликнула она.

Этот другой посмотрел на Анну, поцеловал ее в нос, погладил по голове. И этот другой не испытывал ни малейших угрызений совести из-за того, что все обошлось без осложнений.

Глава 18

Дело шло к весне, но в Берлине стоял настоящий зимний мороз. Служанка весь день топила печи, пока стены прогрелись.

Дина держала в руках два письма. Одно — из Рейнснеса, другое — от знакомого адвоката.

Письмо из Норвегии дошло до Берлина быстро, другое шло на удивление долго. Оба были датированы 22 февраля 1878 года.

В старинном календаре этот день был отмечен камнем. В знак того, что именно в этот день святой Петр бросил на землю раскаленный камень, дабы земля согрелась и лед растаял.

Дина сидела перед большим зеркалом. В ее темных волосах блестели серебряные пряди, но морщины скорее угадывались, чем были видны. Словно кожа, научившись сопротивляться возрасту, покрыла лицо тонким защитным слоем.

Лишь когда, как сегодня, неприятности или чувства заставали ее врасплох, этот слой трескался и обнажал морщины.