- Когда мальчик еще учился в школе, - Имхотеп снова перешел на повествование от третьего лица, и только это выдавало его волнение, - как-то во время перерыва в школе ученики затеяли игру, залезли на глинобитную крышу амбара с другой стороны ограды - и мальчик провалился вниз, прямо на зерно. Выбраться обратно через крышу он не мог, понадобилась бы помощь взрослых и от учителя досталось бы плеткой. Поэтому он вышел через дверь, во дворе никого не оказалось, он решил найти выход сам, но запутался и попал в сад. А там играла девочка, прелестнейшее существо во всем Мемфисе, да что там, в Обеих Землях, во всем Египте!
Голубое сияние на горизонте притихло, облизав небо последним языком пламени. Ночь снова погружала лес во мрак, словно и она прислушивалась к рассказу пришельца с другой планеты и из далекого прошлого.
- Я не помню, о чем мы говорили в тот день, к тому же она была много младше, мне уже исполнилось четырнадцать, а ей было лет восемь. Мой дом был довольно далеко, и мне не стоило снова приходить в тот сад, к тому же, как, наверное, во все времена, - его губы искривились в легкой усмешке, - стыдно и неподобающе было почти взрослому парню возиться с маленькой девочкой. Они ведь все плаксы. Но меня тянуло в тот сад, просто сердце было не на месте, если мне не удавалось после занятий увидеть Анксунамун - так ее звали. И с ней было веселей, чем со школьными товарищами. Но вскоре я должен был уехать учиться, ведь я должен был стать жрецом, а не писцом или врачом, и не мог продолжать учение просто в местном Доме жизни.
Под неторопливую речь низкого мужского голоса Алиса начала дремать наяву. Ей чудилось жаркое африканское солнце, гладь великого Хапи, неторопливо влекущего свои воды где-то там, за пальмами, сад, полный цветов, виноградные лозы, увившие изгородь, запах лепестков лотоса в воздухе. Или ночь, душная средиземноморская ночь, только от реки веет прохладой, на черной воде дрожащими полосами отражается свет факелов, далеко над рекой слышится девичий смех и плеск весел проплывающей лодки…
- Когда я вернулся, она все еще была не замужем. Тысячи, десятки тысяч раз я проклинал себя потом за то, что промедлил. Но тогда мне казалось, что важно закончить другие дела… мои родители незадолго до того умерли, и я разбирался с наследством. Я был уверен, что отец моей Анксунамун не будет неволить ее с замужеством, и в то же время он был человеком честолюбивым - кто знает, не счел бы он, что я недостаточно знатен… В конце концов, у самого Пасера или у верховного жреца Амона Небнетджера были неженатые сыновья! Но он, как оказалось, метил выше.
Мне же намекали, что я должен жениться на дочери одного из жрецов Амона, и я долго искал разные поводы для вежливого отказа, тем более, что и девушку так ни разу и не увидел. В жреческой среде вообще было не все гладко. Тот же Небнетджер уже не довольствовался подношениями и высоким титулом. Я уверен, что он, и не только он, запускал руку в царскую сокровищницу и немало поживился при постройке храмов.
- А ты что же, самый честный был? - Алиса вынырнула из полусна-полузабытья, и ощущения были неприятными. Воздух коридора был слишком сухим и холодным для того, кто только что, пусть мысленно, побывал в древней земле Та-Кемет, искусственное освещение непривычно резало глаза. Молодой жрец, превратившийся из романтичного влюбленного в государственного деятеля, больше не вызывал сочувствия.
Имхотеп сухо рассмеялся.
- Настолько честный, насколько это было нужно моему служению. Мне повезло, моим наставником был, как вы говорите, священник от бога, - и снова быстрый взгляд, оценивающий, заметила ли она, как ловко он управляется с недавно выученными словами, - похоже, что верховный жрец был подвержен обычному человеческому тщеславию.
- Меня учили, что Осирис может даровать своим верным служителям такое могущество, перед которым ничто все богатства казны.
- Да ладно, так ли твои современники верили в это? Что ты скажешь о судах Амона, о механизмах, вделанных в статую? Или ты ничего не знал?
- Знал. Поскольку боги допускали это, кто я такой, чтобы нарушать установленный порядок вещей? Помимо тех, кто использовал имя богов, были и те, кто в них искренне верил… но даже фараон желал от высших сил только помощи, обещая за это дары, но не свою душу.
- Фараон - помощи?
Лицо собеседника снова сделалось каменным. Имхотеп глядел мимо нее, в темное окно.
- Великий Менрептах старел, - сказал он после долгой паузы. - Он мечтал вернуть молодость, многих магов из разных земель приглашал фараон, но все они оказывались шарлатанами. Хотя нет, не все, но об этом потом. Тогда фараон пошел по пути, по которому обычно идут номархи - взял в гарем новых молодых наложниц.
Снова жрец молчал, черная чужая ночь подслушивала под окном, и только стук сердца отсчитывал секунды до рассвета.