Во дворе, разогнав кур, я припарковался, вышел и захлопнул дверцу. Я зашел в кухню. Она была пуста.
— Мама! — крикнул я, будучи уже в самом скверном настроении. — Ты где?
Из передней части дома послышался шум.
— Джан-Ив? — услышал я дрожащий голос матери. — Я в гостиной.
Я направился к двери, но она открыла ее прежде, чем я дошел, и остановилась передо мной со странным, полувоинственным-полурадостным выражением лица, которого я не понимал.
— Здесь священник, — запинаясь, сказала она. — Он сказал, что решил зайти сегодня в первый раз, потому что был уверен, что мне одиноко, что мне нужно общество. Он так необычайно добр.
А за ее спиной в гостиной я увидел темный костюм и священнический воротничок своего сводного брата, Адриана Парриша.
Я был потрясен.
Я стоял и смотрел то на него, то на нее, чувствуя, что у меня по щекам и по шее разливается краска, и опасался, что стал невероятно, невообразимо пунцовым. Я лишился дара речи. Словно громом пораженный.
— Джан, дорогой, не сердись, — быстро сказала мать, неверно разобравшись в моих слишком ярко выраженных чувствах. — Все хорошо. Мистер Парриш сначала зашел к Этель и попросил ее узнать, приму ли я. Он бы не пришел, если бы я не захотела его видеть. Не сердись, пожалуйста.
Я проглотил слюну и покачал головой.
Адриан неловко произнес:
— Мне пора идти. Мне еще надо зайти в пару мест. — Он повернулся к матери: — Вам конечно же хочется остаться одной с Джан-Ивом, миссис Касталлак. Я вас покину.
— Но вы ведь придете еще? — сказала мать.
— Если позволите. Спасибо. — Он протиснулся мимо меня, словно ему не терпелось избавиться от моего общества. Я заметил, что он избегает моего взгляда, словно чем-то меня сильно задел.
Я натянуто произнес:
— Останься еще. Не убегай. К чему спешить?
Он, вздрогнув, посмотрел на меня, и я заставил себя улыбнуться, чтобы дать ему понять, что я рад его видеть.
Он заколебался.
— Спасибо, — произнес он наконец, — но мне действительно надо идти. Когда-нибудь в другой раз. Спасибо вам еще раз, миссис Касталлак, — добавил он, на секунду взяв ее руку, прежде чем открыть дверь. — Буду ждать вас на утренней службе в воскресенье.
— Спасибо, — просто сказала она. — До свидания. — Она стояла на пороге и смотрела, как он быстро шел по садовой дорожке к выходу.
Когда он скрылся из виду, она закрыла дверь. Мы остались одни. В холле воцарилось странное спокойствие, словно все призраки старого дома собрались послушать наши разговоры.
Вскоре я произнес:
— Я ездил в Ползиллан, но Джералд слишком болен, и Жанна не может его оставить. Поэтому я решил вернуться и все-таки выпить с тобою чаю.
— Да, — сказала она. — Да. Спасибо, дорогой, ты очень добр.
— Да я и не хотел оставлять тебя одну. Просто подумал, что если привезу Жанну…
— Да-да, все в порядке. Я понимаю.
— Наверное, Адриан счел, что я поступил нехорошо, бросив тебя?
— Адриан? Нет, мы совсем о тебе не говорили.
Она прошла обратно в гостиную и с
Наконец я сказал:
— И ты не… была против его прихода?
— Когда тебе за семьдесят, — произнесла она, — то, что было непереносимым в сорок лет, уже давно перестает быть таковым. — Помолчав, она добавила обычным тоном: — Я очень хорошо помню, как впервые увидела Адриана; это произошло совсем незадолго до нашей последней ссоры с Марком… Мы тогда были в Брайтоне.
Я ничего не сказал. Я прекрасно знал, что тогда и был зачат, но она не знала, что мне это известно. Отец однажды, пытаясь объяснить первоначальное отвращение матери ко мне, очень осторожно изложил мне обстоятельства моего зачатия.
— Адриан был симпатичным ребенком, — сказала мать, — светловолосым и пухлым, как ангелочек. Помню, его имя меня удивило, потому что я никогда прежде не слышала имени Адриан.
Она больше ничего не сказала, но вскоре мое молчание, по всей видимости, привлекло ее внимание, потому что она взяла меня за руку и наклонилась, чтобы поцеловать в щеку.
— Я так рада, что ты вернулся, Джан-Ив, — сказала она. — Признаюсь, пока не приехал Адриан, я чувствовала себя очень несчастной.
— Мне не надо было уезжать, — сразу сказал я, думая о том, что наши семейные дела очень плохи — матери приходится обращаться за утешением к незаконнорожденному сыну отца, потому что собственные дети ее бросили. Меня обуревали чувства вины и стыда. Я почти ненавидел Адриана за то, что у него хватило мужества приехать к ней, хотя она и была последним человеком, перед которым у него были моральные обязательства. Я немедленно решил вести себя как образцовый сын по отношению к пожилой одинокой матери.