Наследство Пенмаров

Я только начала привыкать к Пенмаррику. В тот момент я не могла вынести больше никаких изменений. В том, что в Марке не было сострадания, что он даже не пытался понять меня, была его вина.

– Нет, – сказала я. – В этом году я не хочу ехать.

Снова наступило тяжелое молчание.

– Понимаю, – произнес он наконец. – Полагаю, тебе не хочется откладывать следующую беременность.

Я ухватилась за возможность уступить ему.

– Я попытаюсь ее отсрочить, – сказала я, стараясь скрыть волнение, чтобы он не догадался, как мне хочется еще одного ребенка и еще несколько месяцев возможности избежать обязанностей хозяйки Пенмаррика. – Я не хочу сердить тебя, Марк. Но… конечно, никогда нельзя быть абсолютно уверенной… я не могу гарантировать…

– Другими словами, – ядовито подытожил он, – ты не сделаешь ни малейшей попытки избежать беременности, притворяясь при этом, что очень стараешься, а как только забеременеешь, скажешь, что это была случайность, и попросишь прощения.

Я чуть не подпрыгнула от того, как точно он разгадал мой замысел, и на время потеряла дар речи.

– Что ж, позволь мне сказать следующее, – процедил он сквозь зубы, пока я все еще не могла найти слова. – Если ты не будешь со мной спать, найдутся другие. А если ты забеременеешь до того, как Мариане исполнится год, ты всю беременность будешь думать, где я провожу вечера. Понятно? И не думай, что я буду хранить тебе верность, если ты будешь часто закрывать передо мной дверь своей спальни. Я долго терпел, но больше терпеть не намерен.

Мрачные намеки, сделанные в приступе гнева, не обеспокоили меня, потому что я знала, что была единственной женщиной в его жизни, но мне было больно оттого, что он говорил такие вещи, и я рассердилась, что он угрожает мне таким образом.

– Марк, – сказала я спокойно, – я никогда по собственной воле не закрывала перед тобой дверь своей спальни. Я…

– До сих пор, – сказал он, – ты закрывала ее по крайней мере на пять месяцев каждый год, и именно по собственному желанию, потому что ты хотела детей. Но до сих пор это было простительно, потому что мы оба их хотели и я был готов принимать такую ситуацию. Теперь же я детей не хочу, и, если ты забеременеешь после всего, что я сказал, я приму это точно так, как если бы ты захлопнула дверь спальни у меня перед носом.

– Боже мой! – закричала я, больше не в состоянии сдерживать гнев. – Ты что, не можешь думать ни о чем, кроме того, что происходит между нами в спальне? Ты что, совершенно не способен провести ночь без… – И прежде чем я успела прикусить язык, словечко из лексикона обитателей портовых доков сорвалось с моих губ. Я сразу же замолчала и залилась краской, но было поздно.

Марк посмотрел на меня. Потом поднял брови с выражением мрачного удивления.

– Дорогая, – протяжно сказал он, подчеркивая свой безупречный лондонский выговор, – тебе не требуется утруждать себя, чтобы напомнить мне, откуда ты родом. Когда это происходит, мне сразу хочется снова оказаться с тобой наедине на ферме Рослин! Тогда я мог получить от тебя, что хотел, без всякого шума. Жаль, что я решил жениться на тебе! Ты была такой замечательной любовницей.

Он замолчал. В воздухе повисла такая тишина, что был слышен только шум прибоя, разбивающегося внизу о скалы. За парапетом террасы море простиралось до покрытого дымкой горизонта, а на чистом небе сияло солнце.

Я повернулась и на ощупь побрела к балкону.

Я услышала, как он окликнул меня, но не остановилась. Я открыла двери, споткнулась о маленький столик, опрокинула вазу с цветами. Вскоре я была уже в коридоре, ведущем в холл. Там было прохладно, но после яркого сияния дня он казался темным. Я с трудом различала, куда иду. В холле я подумала: «Я хочу домой. Я ненавижу Пенмаррик. Ненавижу».

Я вышла на улицу: передо мной была подъездная дорожка, ведущая к деревьям у ворот, где дикая рощица поднимала ветки деревьев к лазурному корнуолльскому небу. Я пересекла лужайку; солнце грело спину, а пустошь вдали, где дрожало горячее марево, казалось, таинственным образом манила меня.

Я шла и шла. Я дошла до Сент-Джаста, миновала его и двинулась по дороге к пустоши, которая простиралась до самого прихода Зиллан. Пустошь была серо-зеленой, блестела на летнем солнце, а скалы Карн-Кениджек показывали острыми зазубренными пальцами в сияющее летнее небо.

Я остановилась и обернулась.

Марк шел за мной на некотором расстоянии и, когда я остановилась, тоже остановился. Я ничего не слышала, но мне показалось, что он меня позвал. Я повернулась и опять побрела по вереску в Зиллан.