Наследство племени готов

Воронцов аккуратно взял его двумя пальцами, бросил брезгливый взгляд на остатки коньяка в бутылке, забрал свою рюмку и, перешагнув через уже бездыханное тело бывшего начальника, поспешил скорее уйти из этой страшной квартиры. «Я стал убийцей, — мысль колола мозг как большой цыганской иглой, бешено колотилось сердце. — Я убил своего начальника. Что же теперь делать?» Он шагал по опустевшей улице, и холодный дождь бил его по лицу, но не освежал, от него становилось еще больнее на душе, словно это был не дождь, а слезы тех, кто погиб из-за них с Курилиным или потерял своих близких. «Курилин был порядочной мразью, — кровь била в виски, стучала в голову. — Если бы я не убил его, он убил бы меня».

Но эти рассуждения не улучшали настроения. «Курилин получил то, что заслуживал, — продолжал убеждать себя Сергей. — И я чуть не подался на его провокацию. Он не оставил бы меня в живых, ему было нужно все — до последней монеты. Я же не возьму ничего, все верну. А начальству скажу: Курилин признался, что хотел присвоить сокровища, и для этого убил партизан и Годлевскую. Может быть, после моих слов они не захотят выносить сор из избы и спишут все на самоубийство».

Это немного его успокоило.

Он решил поехать в Безымянную в ближайший выходной, чтобы забрать драгоценности.

Глава 32

Приморск — Белогорск, наши дни

До Приморска Виталий, неожиданно для себя, домчался за три часа.

В будний день машин было мало, и он, в прошлый раз изучивший окольные дороги, быстро отыскал и улицу Гоголя, и заброшенный дом Марины Собченко, который покупатели так и не начали ремонтировать. Зато бабуля-аборигенша, в том же белом платке, пряча лицо от солнца, копалась в огороде — наверное, как соседка по даче деда, бабка Агафья, сажала огурцы.

Увидев Виталия, она сощурилась, и очки в роговой оправе сползли на крючковатый нос.

— Эгэ, ты, я вижу, проложил к нам дорожку, — усмехнулась она, снова демонстрируя остатки зубов. — Что, не нашел свою кралю? А коли не нашел — все равно нечего было сюда приходить. Больше я о ней ничего не знаю.

Громов пожал плечами:

— Бывает, бабушка, не везет в жизни. Мне так нужна Маша, а она как в воду канула. Значит, больше у вас нет никаких предположений, где Мария может обитать?

Бабуля усмехнулась:

— А на что она мне? Своих внуков хватает.

Громов присел на пень с коричневыми гладкими полосками, видимо, оставшийся от старой вишни. Его окружала густая поросль с ногтевидными листочками, словно склеенными по бокам.

— Она могла выйти замуж, поменять фамилию, перекрасить волосы, — пробормотал Виталий. — И тогда ее не найдешь…

Аборигенша примостилась рядом, на бревне с давней побелкой.

— Да, замуж выскочить могла, девка она видная, — согласилась бабуля. — Таких густых белых волос я никогда не видела. Ну, чисто русалка. Знаешь, когда она из моря выходила, они ее как облепят покрывалом — ну, чисто русалка.

Виталий подскочил как ужаленный.

— Длинные белые волосы?

— Ну да, — кивнула старушка, дивясь его изумлению. — Маринка ими очень гордилась. У нее самой белоснежная грива что надо, как у ее матери, Машкиной бабки. Папашу Машкиного, правда, мельком видела, но тоже видный блондин. От двух красавцев только такая красавица и могла родиться.

Громов достал телефон из узких джинсов и, отыскав в галерее фотографию Маши, сделанную в одном из магазинов, сунул под нос бабуле:

— Это не она?

Старуха поправила очки, свалившиеся почти на верхнюю губу.

— Эта? Да ты с ума сошел! Это какая-то галка чернявая, волосы сосульками висят… Да ей до нашей Маши как до Луны пешком.

— Но вы все же приглядитесь, — настаивал детектив. — Маша могла перекрасить волосы. Не всем нравится всю жизнь быть блондинками.