Наследство племени готов

— Я еще раз повторяю, если ты такой тупой, — пробурчала бабуля, — это не Мария. Я ее с рождения знаю. У этой черты лица как у дворняжки… Ну, неблагородные, что ли. Я сама не особо грамотная, красиво выражаться не умею. Но ты меня поймешь. У Машки лицо тонкое, породистое, будто дворянское. А у этой… По всему — шалава.

— И прежде вы никогда не видели эту девушку? — Виталий не убирал телефон, надеясь, что старушка вспомнит что-нибудь еще.

— Никогда, вот тебе крест! — Аборигенша неистово перекрестилась. — Да Машка с такими и не дружила никогда. Как ты мог подумать, что это дочь нашей Марины?

Она зло взглянула на детектива, словно он страшно провинился не только перед ней, но и перед всей семьей Марины Собченко. Виталий сунул телефон в карман и обхватил руками голову. В детстве он любил собирать пазлы, которые покупал ему отец. Ему нравилось наблюдать, как из маленьких квадратиков и других причудливых фигурок вдруг возникала, словно феникс из пепла, картина с могучим военным кораблем или густым еловым лесом и забавными мишками на стволе поваленной сосны.

Если пазл не складывался, мальчик не плакал, не звал родителей, а упорно искал нужную деталь, пока часть картины не представала перед ним во всей красе. Когда отец, заставая сына уставшим, с красным от напряжения лицом, спрашивал, почему он не позвал на помощь, Виталий неизменно отвечал, что нужная фигурка обязательно найдется, потому что ей некуда деваться, она просто затерялась среди других похожих фигур. Пазл должен сойтись, если что-то не напутали там, на заводе, где упаковывали игру.

Папа улыбался, хвалил его и говорил, что такая настойчивость обязательно пригодится Виталику в будущем.

И она пригодилась. Все преступления, которые ему доводилось расследовать, сразу разлетались на мириады кусочков, и эти кусочки предстояло складывать.

Ему, как в детстве, нравилось это занятие, но судьба распорядилась так, чтобы в полиции этим занимались другие. Но теперь жизнь снова дарила ему возможность сложить пазл. Пазл, от которого зависели многие жизни.

— Спасибо! — Он едва кивнул удивленной старушке, как вихрь, влетел в машину и помчался назад, в Белогорск.

Картина, складывавшаяся в голове, казалась ужасной. Кто-то — в данном случае черноволосая смуглая девушка и ее друзья, — узнал о том, что Марина Собченко родила дочь от Вадима Воронцова, человека довольно состоятельного, и решил назваться ее именем, чтобы войти в семью.

Поступок неизвестной объяснялся очень легко: она и ее дружки захотели получить долю в наследстве богатого человека. Но доля оказывалась не такая и большая, если разделить на всех. Дядя оставил пай в бизнесе даже ему, своему племяннику. И только если…

Громов дрогнул всем телом, машина вильнула, чуть не оказавшись на обочине, но он не остановился и, вытерев холодный пот, продолжал мчаться, не сбавляя скорости.

А мысль, ужасная мысль, волчком крутилась в голове: долю можно увеличить, если по очереди убрать всех наследников. Первым оказался Леонид. Вторым может оказаться… Стоп, почему вторым, а не второй? Легче устранить Светлану. Напугать ее до разрыва сердца… и не нужно никаких наркотиков, они могут вызвать подозрение, как в случае с Леонидом.

Да, все правильно, все встало на свои места. Все, кроме одного. Марии, или как ее там звали, и ее подельникам позарез нужно было зачем-то попасть в дедовский дом. И, как он понял из разговора, чем скорее, тем лучше. Виталий еще сильнее придавил педаль, хотя «Фольксваген» мчался на предельной для себя скорости. А мысль работала, как двигатель его старого друга.

Света нуждалась в помощи, и немедленной, однако им не следовало покидать дом. В нем что-то есть, и это что-то ни в коем случае не должно достаться преступникам.

Капли холодного пота заливали лицо, стекали в глаза, как дождевая вода по стеклу, и вызывали сильную резь, мешавшую вести машину.

Громов сунул руку в карман, чтобы достать платок, но вместо него вытащил скомканный лист бумаги. Мельком, чтобы избежать аварии, он взглянул на него и вздрогнул: это было старое письмо без адреса, из неподписанного конверта, лежавшее на чердаке в письмах деда.

Ругая себя последними словами за остановку — каждое промедление могло стоить жизни его сестре, — он все же свернул на обочину, уповая на то, что до сумерек домчится в Белогорск, и, развернув бумагу, стал читать.

Это письмо, почему-то не отправленное, действительно писал Сергей Лаврентьевич.

Вадим Сергеевич всегда называл почерк отца бисерным, а Виталий удивлялся его умению так выводить буквы. Каждая размером была чуть больше булавочной головки, круглая, но вполне понятная. Поэтому письма читались легко, слова не вызывали затруднений. И это, хотя и незаконченное, тоже читалось легко.

Обращаясь неизвестно к кому, даже без приветствия, дед писал, что его с кем-то путают, он знать не знает никакой Годлевской, Орлова, Петрова, Боголепова, Куропаткина и прочих перечисленных товарищей. И драгоценностей у него нет и никогда не было.