Наследство разрушительницы

«В свою спальню», – автоматически зафиксировал мозг. Неужели он не собирается провести эту ночь с ней? Или он намерен прийти к ней в спальню посреди ночи? Нет уж, пусть все закончится поскорее, чтобы она могла поспать.

Арина растянулась на ковре и почувствовала на лице его руки. Кончиками пальцев он нежно прошелся по подбородку, опустился на шею, захватил застежку молнии и потянул вниз. Арина почувствовала, как на ней распахивается красная куртка, отделяя буквы СС от СР, но не двинулась с места. Его рука коснулась ее обнаженной груди, и она услышала его тяжелое дыхание.

– Ты прекрасна. – Петр Сергеевич припал губами к ее соску. – Я никогда не встречал никого прекрасней тебя.

Все, что было дальше, произошло очень быстро. Он совершенно распахнул на ней куртку. Сквозь полуприкрытые веки Арина видела, как он сбрасывает с себя мягкую байковую рубашку и домашние брюки, обнажая худые ноги, обвисшие живот и зад. После этого его руки стали жестче и настойчивее. Одним движением он стянул с нее спортивные штаны с лампасами и, мягко касаясь пальцами внутренней поверхности бедер, раздвинул ноги… Арина не сопротивлялась. Ею овладела какая-то странная нега. Она прижалась горячей щекой к ковру и ждала, когда все кончится.

Прошло всего несколько минут, и она почувствовала, что на ней больше никто не лежит и ничьи руки не сжимают ее грудь и не гладят ее бедра. Арина перевернулась на живот.

– Арина, – услышала она голос Петра Сергеевича. Но не двинулась с места. Сейчас он напомнит о бараньей ноге, которая уже наверняка запеклась. Это хорошо. Это как раз во-время. Несколько минут не очень страстного секса разогнали сон. А вот голод ощущался все сильнее. Значит, пришло время бараньей ноги.

– Что я могу сделать для тебя?

Арина резко перевернулась на спину и села. Рыжие волосы метнулись по плечам. Она сидела обнаженная на персидском ковре ручной работы и смотрела на мужчину немигающим взглядом. Прошло несколько томительных секунд тишины. Петр Сергеевич не выдержал ее взгляда и опустил глаза. Но тоску и смирение в них Арина заметить успела.

– Что я могу сделать для тебя? – повторил Петр Сергеевич и добавил: – Моя прекрасная королева.

Арина не ответила. В голове у нее метались неясные мысли. С Петром Сергеевичем явно произошла какая-то метаморфоза. Всего мгновение назад он был уверен в себе и знал, чего хочет и от нее, и от жизни. А теперь! Смотрит в пол. И тоска в глазах? Такая же, как была у Эдика Львова перед тем, как он совершил свой роковой шаг в окно. И вопросы. Он задает ей те же вопросы. Почему? Что происходит? Что здесь, черт возьми, происходит?

– Что с тобой? – почти крикнула она. – Что происходит?

Он виновато пожал плечами и совсем по-детски шмыгнул носом.

– Что я могу сделать для тебя? – спросил Петр Сергеевич, не поднимая взгляда.

– Почему ты спрашиваешь? – Она хлопнула сжатым кулачком по мягкому ворсу персидского ковра. – Почему ты задаешь мне такие вопросы?

– Потому что я так чувствую. Я сделаю все. Все для тебя! Ты только скажи, только скажи, – забормотал он, словно вызванный к доске и пытающийся угадать ответ двоечник. – Что-нибудь… Все, что ты хочешь… Для тебя…

Арина замолчала. Она вдруг увидела себя со стороны. Наверняка ее груди смешно прыгали, когда она стучала кулаком по ковру. Арина вскочила, натянула куртку с надписью: «СССР», красные штаны с лампасами и вернулась к Петру Сергеевичу. Он все так же стоял спиной к камину, кутался в байковый халат и исподлобья смотрел на нее.

– Оденься! – скомандовала она. Петр Сергеевич бросился к своей одежде и в одно мгновение натянул брюки и рубашку.

Она должна разобраться в том, что с ней происходит. Она должна все понять и принять верное решение. И Эдик Львов, и этот директор завода изменились после того, как овладели ей. И тот, и другой сказали, что готовы выполнить любое ее желание, любой каприз. И Львов выполнил. От этих воспоминаний по телу Арины пробежала дрожь. Что это значит? Она превратила их в… Арина испугалась собственных мыслей и даже про себя не произнесла слов «покорный раб». Но ведь раньше такого не было. Никогда мужчины не заглядывали ей в глаза с тоской и смирением. Никогда не стояли перед ней, ожидая приказаний. Никогда не задавали вопроса: «Что я могу для тебя сделать?» и никогда не были готовы выполнить любое ее желание, даже ценой собственной жизни. Что-то изменилось в ней.

И это «что-то» – зеленый туман. Эта мысль пришла в голову Арины сразу, как только она увидела смирение и покорность в глазах Петра Сергеевича. Но она гнала ее, как невозможную и совершенно лишнюю. Но больше отмахиваться не было смысла. Это же совершенно очевидно. Только зеленый туман мог так изменить ее. Но как ей воспринимать то, что происходит с ней? Радоваться или плакать?