Наследство рода Болейн

Сижу тихо, повернулась лицом к стене. Не хочу глядеть в окно. И на стены глядеть не могу, вдруг там выцарапано его имя. Сложила руки на коленях и сижу. Если кто посмотрит со стороны, я совершенно спокойна. Невинная женщина. Невинна и спокойна, словно… словно леди Маргарита Поль, которую обезглавили на той же лужайке. И за нее я не заступилась.

На лестнице послышались шаги. Ключ поворачивается в замке, дверь медленно-медленно открывается, а потом широко распахивается. Они что, думают, меня испугает это представление? Входят двое судейских, за ними стражники. Узнаю сэра Томаса Риотсли, но писца не знаю. Суетятся, приносят стол, ставят для меня стул. Я стою не шевелясь, руки крепко сжаты. Чувствую боль, стараюсь ослабить хватку.

— Мы хотели бы расспросить вас о поведении королевы, пока она еще жила в Ламбете. — Сэр Томас кивает писцу — записывай, мол, показания.

— Мне ничего об этом не известно. Вы же сами знаете, я в это время оставалась в деревне, в Бликлинг-холле, а потом поступила на службу к королеве Анне, служила ей верой и правдой. Познакомилась с Екатериной Говард, только когда она стала фрейлиной Анны Клевской.

Писец касается пером бумаги, ставит галочку — одну галочку. Они знают ответ заранее, незачем и записывать. Притворяются, что хотят что-то узнать, а сами заранее решили, какие им нужны ответы. Я должна быть готова к бою, готова к защите. Но в голове туман. Хаос мыслей мешает думать. Надо успокоиться, сосредоточиться.

— Когда королева приняла на службу Фрэнсиса Дирэма, знали ли вы, что он ее старый дружок и любовник?

— Нет, конечно. Мне об этом ничего известно не было.

Писец снова ставит галочку. Именно такого ответа они и ожидали.

— Когда королева приказала привести в ее покои Томаса Калпепера, знали ли вы, зачем она его зовет?

Я каменею. Как это мы так быстро прыгнули от Фрэнсиса Дирэма к Томасу Калпеперу? Как они узнали о Томасе? Что именно им известно? Он сам им все рассказал? На дыбе, задыхаясь от боли, выплевывал страшную правду?

— Она меня ни о чем таком не просила.

Писец проводит по бумаге черту.

— Мы знаем, что она вас попросила привести его, нам известно, что он пришел. Теперь, если хотите спасти свою жизнь, рассказывайте, что у Екатерины было с Калпепером.

Рот пересох, трудно даже вымолвить слово. Все пропало. Ее не спасти, и он уже все равно что покойник. А я готова предать — предать еще одну королеву.

АННА

Ричмондский дворец, декабрь 1541 года

Вдовствующая герцогиня Норфолк не встает с постели, но ее тоже допросили — как позволила внучке отправиться к королю, почему не предупредила, что та уже не девственница. Теперь это называется изменой. Внучка завела любовника — бабушку обвинили в измене! Еще одна старая леди сложит голову на плахе по вине Генриха.

Дирэма и Калпепера тоже обвиняют в измене. Причина — они оба состояли в связи с королевой, причем против Дирэма нет никаких улик; говорят, он спал с Китти задолго до того, как она стала королевой, даже до того, как я стала королевой. Не важно, все равно измена. Король назвал Екатерину Говард публичной девкой. Бедная Китти, теперь любой может обругать тебя как угодно! В надежде на помилование оба молодых человека признались в предумышлении измены, но отрицали связь с королевой. Их судья — герцог Норфолк. Невероятный выбор для всех, кроме подданных короля Генриха. Уж он-то разбирается в этом деле. Его светлость герцог вернулся из деревни, выслушал показания, в которых утверждается, что его племянница Екатерина обещала выйти за Дирэма замуж, пускала его в свою постель, а как сделалась королевой, тут же приблизила ко двору. Виновность юной парочки очевидна. Следователь негодующе вопрошает: «Зачем Дирэму служить королеве, как не для того, чтобы ее соблазнить?» Простая мысль — парень надеялся урвать свою долю ее успеха, как все они, как родной дядя, — никому в голову не приходит.

Калпепер отрицал все, пока придворные дамы, в том числе леди Рочфорд, не дали показаний. Тогда юноша понял, что ему конец, и признал свою вину. И вот приговор обоим: повесить, но не до смерти, а взрезать живот, вынуть внутренности и терзать, пока не умрут, истекая кровью. А все-то их преступление — полюбили славную девчонку, на которой королю вздумалось жениться.

Что это предвещает Екатерине? Я каждый день молюсь за нее. Если за любовь к ней казнят так жестоко — страшнее казней в Англии еще не было, — то ее шансы на прощение невелики. Боюсь, она проведет остаток жизни в Тауэре. Боже милостивый, ей только шестнадцать! Два года назад она была ребенком и не подлежала суду. Как родной дядя не понимает — четырнадцатилетняя девчонка не может противиться соблазну, особенно если ее постоянно баловать, потакать всем капризам. Даже не пытаюсь понять, что думает Генрих, — он сумасшедший. Нечего было гоняться за удовольствиями, нечего было верить, что молодая жена его обожает. Вот за что она расплачивается — за разбитые мечты самовлюбленного безумца.