Наследство убитого мужа

– Ну, положим, не все. Зато время провели, и душу ты облегчила… Жень, может, хватит там сидеть, а? – взмолился он. – Ну ей-богу, на улице не Сочи. Сквозняки, ночь на дворе. Возвращайся в пещеру. Завтра рано вставать, чтобы проскочить через лес, пока менты не начнут его прочесывать.

«А почему это я должна с ним спать?» – подумала я, выбираясь из кустов.

– Давай руку, помогу тебе забраться, – заулыбался Антон.

– Еще чего, – фыркнула я, – сама поднимусь. – И гордо прошествовала мимо него в жилище доисторического человека.

– Какие мы суверенные, надо же. Ну и характерец у тебя, – вздохнул он мне в спину.

– Нормальный характерец, – отрезала я. – Это у тебя нервы слабые.

Самое поразительное в этой истории, что наступило утро. Я проснулась безупречно выспавшаяся, хотя все кости ныли и страдали. «Постель» была разбросана по всей пещере, и возникало чувство, что всю вторую половину ночи я спала на голом полу. Опухший Антон сидел на своей лежанке позади прогоревшего костра и сильными движениями массировал череп. Упражнение, видимо, шло на пользу: сбившиеся в кучку зрачки расползались, занимая в глазных яблоках положенные места.

– Ну ты и храпишь, – проворчала я, – глушитель бы к тебе приделать.

– А ты стонешь и ворчишь, ворчишь и стонешь, – недовольно парировал он.

Потом мы оба с тревогой обратили свои взоры к выходу, за которым увлеченно пели птички и дул порывистый ветер. Я на корточках доползла до порога, высунулась наружу и, вернувшись обратно, с сарказмом заметила:

– Доброе утро наступает в обед. Ну правильно, кто рано встает – тот весь день ходит дурак дураком.

– Намекаешь, что рассвет уже был? – потряс свои вставшие часы Антон. – Ты обратила внимание, где солнце?

– Там, – показала я большим пальцем на потолок и принялась разглядывать собственный циферблат, устройство под которым также приказало долго жить. – Всё это приводит к неутешительному выводу, что кто-то из нас очень любит спать. Вероятно, это норма для умелых альпинистов, пловцов и прочих крутых парней. Но это еще не все, к солнышку стремительно приближается черная туча, и что-то мне подсказывает, что через минуту грохнет запоздавший майский гром и нас зальет.

«Майский» гром прогремел через минуту. На улице сделалось темно, ветер задул с утроенной силой. В этом «доме» не оказалось ни воды, ни мыла, ни зубной щетки. Зато была еда – не съеденная вечером по понятным причинам. «Не говори, что это такое, – и потом не говори», – попросила я, зажмурилась… и жадно съела свою половину тушки. Сделала предупреждающий жест – заткнись, ни слова, ни полслова! Он покорно отвернулся и, посмеиваясь, уничтожил свою порцию. Дождя пока не было, но погода уже портилась – ветер безжалостно трепал листву кустарника, гудел в сквозных расщелинах. Небо заволокло темными грозными тучами, они, покачиваясь, плыли в западном направлении. «Следуем за тучами, – провел инструктаж Антон. – Погода способствует. Дождя пока нет, будем надеяться, что и не будет. А если промокнем… то нам уже ничего не страшно. Нужно пробежать порядка полутора километров. А там посмотрим, как вырваться за флажки».

Мы завязли на первой же стометровке. Этот день оказался, как и вся моя жизнь, тяжелым и беспросветным. Мы карабкались по скалам, с которых меня постоянно сдувало ветром, протискивались через узкие расщелины, обходили подозрительные трещины в земле и черные провалы. Несколько раз начинался дождь, но быстро прекращался. Я поначалу неплохо себя чувствовала: выспалась, не очень голодная (во рту остался привкус странного мяса), а самое главное – теперь я могла ни о чем не думать. Пусть другие думают. Человек, которому я вручила свою судьбу, прокладывал дорогу и деловито сопел. Я не знала, как относиться к его рассказу, что там было правдой, а что «творческим вымыслом», но хотелось ему верить. Минут через двадцать мы выбрались из каменного кошмара (метров семьдесят, думаю, прошли), тут и началось светопреставление! Гром ударил прямо по макушке – с такой силой, что я заткнула уши. Антон схватил меня за шиворот и потащил к двухметровому обрыву, за которым начинался лес. Он спустился в пропасть на вытянутых руках, прокричал сквозь очередное извержение:

– Падай, ловлю!

Я обрушилась, как снежная глыба с козырька подъезда. Он наивно думал, что я легкая, а я раздавила ему ребра, сплющила ступню и посеяла новые сомнения в целесообразности своего спасения.

– Слушай, ты, падающая звезда, – рычал он, кривясь от боли, – тебе хоть кол на голове теши, – не успокоишься, пока окончательно меня не добьешь…