Насосы интуиции и другие инструменты мышления

Любая конфигурация элементов мозга подвержена таким же ограничениям. Под действием физико-химических сил она будет выполнять свою задачу вне зависимости от смысла вводимых данных (или их вроде как смысла). Не стоит заблуждаться и полагать, будто мозг, будучи живым и состоящим из белков, а не из кремния и металла, может определять значения непосредственным образом, благодаря содержащейся в нем чудо-ткани. Физика всегда превыше значения. Настоящий семантический движок, реагирующий непосредственно на значения, подобен вечному двигателю – он физически невозможен. Как же тогда мозг справляется со своей задачей? Будучи синтаксическим движком, он копирует или воспроизводит компетенции невозможного семантического движка[42]. Это вообще возможно? Некоторые философы утверждают, что если микрокаузальная теория работы мозга полна (и не имеет никаких таинственных пробелов), то значения просто не имеют возможности ни на что повлиять. В главе 33 мы познакомимся с насосом интуиции, который демонстрирует, что это не так, показывая, как семантические свойства – такие как истина, значение или ссылка – играют неустранимую роль в некоторых очевидно каузальных процессах. Но прежде чем обратиться к этому достаточно сложному насосу интуиции, я хочу изучить более простую модель, которая позволит нам обнажить ряд сомнений относительно философских насосов интуиции в целом, а также при удачном раскладе поможет развеять некоторые опасения, мешающие полному пониманию.

32. Болотный человек и коровоакула

Насосы интуиции должны работать четко и эффективно, подкачивая необходимую интуицию, а затем снова отправляясь в запас. Но часто насосы интуиции провоцируют целый сонм опровержений, контропровержений, поправок и расширений. Один из лучших американских философов двадцатого века Дональд Дэвидсон однажды сказал мне, что жалеет о создании этого насоса интуиции, поскольку он разжег бесконечные и лишь периодически проливающие свет на проблему споры. Знакомьтесь с болотным человеком – любимцем многих философов, но только не Дэвидсона (1987):

Допустим, молния ударила в сухое дерево на болоте, а я стоял рядом. Мое тело разлетелось на мельчайшие частицы, в то время как дерево по случайному совпадению (и с использованием других молекул) превратилось в моего физического двойника. Мой двойник, болотный человек, движется ровно так, как двигался я: следуя своей природе, он уходит с болота, встречает и вроде бы узнает моих друзей, а также здоровается с ними по-английски. Он живет у меня дома и, кажется, пишет статьи о радикальной интерпретации. Никто не видит разницы.

Но разница есть. Мой двойник не узнает моих друзей – он вообще не может ничего узнавать, поскольку он ничего не познавал изначально. Он не может знать, как зовут моих друзей (хотя и кажется, что он это знает); он не может помнить мой дом. К примеру, он не может обозначать словом “дом” то же самое, что обозначаю им я, потому что произносимое им слово “дом” не было усвоено им в контексте, который мог бы придать ему верное значение – или какое-либо значение вообще. Полагаю, ни при каких условиях нельзя сказать, что слова моего двойника наделены значением, а также что он имеет какие-либо мысли. [pp. 443–444]

От внимания философов не ускользнуло, что наши коллеги-ученые из других областей – особенно специалисты по точным наукам – нередко с трудом скрывают скептицизм, когда вопросы о Земле-Двойнике и болотном человеке начинают рассматриваться всерьез. В чем же дело? Виноваты ученые, которые предстают неискушенными обывателями, не воспринимающими тонкости философских изысканий, или же философы, потерявшие связь с реальностью? Скорее (это вам намек), мне не стоит об этом говорить.