Ну да, Советники собрались вместе, что-то обсуждают. Лошадей распрягли и увели рабы, и паланкин убрали. Слуги суетились, но там, внизу, не смея приблизиться к золотой горе. Стража тоже держалась в стороне.
Вот ведь.
Народу тьма, а дитяти позаботиться некому.
- Воды, - рявкнул Верховный с неожиданной для себя самого злостью. – Принесите. И помогите. Кто-нибудь.
И не удивился, когда рядом оказался Владыка Копий, лишь испытал раздражение. Мог бы и раньше сообразить. И не только он.
- Она переутомилась. И перегрелась. Никто не подумал оставить воды или еще чего-нибудь, - Верховный держал горячую руку девочки. – Надо унести. И подумать, что сделать, чтобы это вот не повторилась.
- Прости, - сказал Владыка Копий, склоняя голову. – Я должен был подумать.
Не только он, но и сам Верховный.
Хоть кто-нибудь.
Владыка Копий с легкостью подхватил божественное дитя, и тонкие руки обвили могучую его шею. Девочка пристроила голову на плече и прикрыла глаза. В ней не осталось былого величия, одна лишь бесконечная усталость.
А она ведь не так и сильна.
Она ведь болела и долго. И не может ли случиться, что вновь вернется эта болезнь? Будет весьма некстати. Совершенно некстати будет. Разве боги болеют?
Шли быстро. И теперь уже Верховному приходилось ускорять шаг, но он все одно отстал, ибо, оказавшись в коридорах, Владыка Копий перешел на бег.
К тому времени, как Верховный добрался-таки до покоев юной императрицы, там уже суетились слуги и служанки, рабы и рабыни, и в этой суете было что-то донельзя бестолковое.
Раздражающее.
Девочка лежала на шелковых простынях, нагая и прикрытая лишь тонким покрывалом, которое не могло скрыть всей хрупкости детского тела. Одни косточки.
Рядом сидел маг. Он держал в пальцах тонкое запястье и хмурился.
- Она истощена до крайности, - произнес он, увидев Верховного. – Сильно обезвожена. Когда она ела в последний раз? И что?
Суета усилилась.
- Вон, - Верховный обвел покои, весьма роскошные, но пустые. – Все вон.
Слуги замерли.
- Вон! – теперь голос его вновь гремел. – И принесите… что ей можно?
- Мясной бульон. Кашу.
- Вот это и принесите, - Верховный со вздохом опустился на пол и поглядел на Владыку Копий. – Наша вина… определенно, наша. Слишком много всех здесь, вот и… нужен кто-то один.
- Хорошо бы женщина, - подал голос маг. И поспешил пояснить. – Женщины лучше умеют ладить с детьми. И вообще знают, что им надо.
- Женщина, - согласился Верховный. – Пускай будет женщина, которая возьмется навести здесь порядок.
Владыка Копий склонился и ударил себя в грудь.
И так же, не произнеся ни слова, вышел.
- Он злится? – тихо спросил маг.
- Отнюдь. Скорее чувствует вину. Как и я. Нам стоило бы подумать. Понять, что она не способна еще позаботиться о себе, - Верховный покачал головой. – Она поправится?
- Должна, но… есть кое-что еще, - маг отпустил руку и поднялся. – Надо… поговорить. Я получил послание от моего друга. Того, о котором я вам рассказывал.
- И?
Маг покачал головой и приложил палец к губам.
- Она уснула. Надо проследить, чтобы, когда проснется, ей дали напиться. Вода. Ложка меда. Можно – ягодный отвар. Затем обязательно поесть, хотя бы несколько ложек. Не заставлять, лучше понемногу. И снова напиться. В ближайшие дни ей стоит побольше отдыхать.
- Об этом позаботятся, - Верховный посмотрел на спящего ребенка, и на душе отчего-то было неспокойно. – Я прослежу.
- Тогда хорошо.
Они молчали.
Вернулся Владыка Копий с женщиной. Она не была молода, но и старой назвать её не получалось. Скорее уж пребывала она в той золотой поре женской осени, когда тело еще полно сил.
Первые морщины тронули темную кожу её, а в темных волосах появились нити серебра.
- Моя сестра, Ксочитл.
Женщина поклонилась, прижав ладони к груди. А Верховный подумал, что одета она просто и даже бедно для сестры человека столь важного.
Отчего?
- Её супруг ушел небесною тропой, а она слишком любила его, чтобы обратить взор на другого мужчину. Боги не даровали им детей.
Она выглядела мягкой и самую малость печальной.
- Она редко бывала в свете, но она умна и ласкова. Детей любит. Вырастила всех моих, хотя могла бы и своих еще родить… - это Владыка Копий проворчал в сторону, но не зло.
Сестру он явно любил.
Позже, в собственных покоях, до которых Верховный добрел исключительно на упрямстве – а когда-то его нещадно пороли за оное – он со вздохом растянется на постели. Та покажется вдруг неимоверно жесткой и холодной.
Руки мага коснуться головы.
Шеи.
И сам он, давно растерявший всякое почтение, заворчит:
- Вы совсем себя не бережете. А я здесь один. И двоих просто-напросто не вытяну.
Он поможет напиться.
И станет втирать в ноги дурно пахнущую мазь, от которой затихнет боль в суставах, а сами конечности онемеют. После маг снимет повязки с руки, бросивши их, темные и грязные, в таз. После будет долго и бережно промывать кожу, счищая темные пленки гноя. И столь же долго принюхиваться, выискивая тот самый дурной запах, который станет свидетельством начала конца.
И всякий раз сердце обмирало.
Скажет ли руку отнимать?