Наставник Его Величества

— Фамилию не поменял. Родители ещё живы. А буду менять, так буду Крысиным. Припомни, если что, — сказал Крысяков. — Был я и на своей могиле. Корешки раскопали. Пусто, а потом родился заново и всё там же, только всё иное. Тебя я быстро разыскал, ты сильно маленький был. Думаю, дам кирпич в руку, и тебя к нашему сословию приобщу. Тебе же по малолетке ничего не будет, а ты уже запачканный со всех сторон и дорога у тебя одна — к нам на хазу. Однако, недоучёл я тебя. Руку ты мне повредил своей саблей. Особенная она что-ли у тебя? Остальные сабли ватник не рубят. Ну, да и твоя сабля мокрый ватник тоже не разрубит. Мокрый ватник и пистолеты не берут.

— Что-то ты разговорился, — прервал я его. — Давай прямо сейчас тебе ватник намочим, и я из своего пистоля по нему шмальну. Увидишь результат, не отходя от кассы. Я пришёл не для того, чтобы похваляться, кто и чего намочит. Ты лучше расскажи, как ты из депутатов Госдумы снова в уголовные подался?

— Ты думаешь, что Дума твоя такая уж благородная и все там такие пушистые, что прямо-таки херувимов с депутатов пиши? — засмеялся Крысяков. — Эта банда похлеще нашей банды будет. Она при власти и под защитой власти. Твори, что хочешь и ничего тебе за это не будет. И можно даже на большак не выходить. Мигни глазом и к тебе сразу помчатся деловые люди с полными картузами червонцев, лишь бы ты голосок за проект им выгодного закона подал. А они уж кого надо замочат или под каторгу подведут. И полиция им не указ. Полиция кого защищает? Столпов общества. А кто эти столпы общества? Ты сам знаешь, а ещё и напомню. Депутаты, дворяне, министры, промышленники и торговцы. А кто поддерживает эти столпы? Мы!

— Чего ты артистов не упомянул? — улыбнулся я. — Эти не хуже вас поддерживают столпы нашего общества.

— Эти? — презрительно улыбнулся Крысяков. — Артисты, извозчики и проститутки служат любой власти. Разве что некоторые из писателей, но и они в большинстве своём не лучше тех, о ком я только что говорил. А что до того, как я снова оказался в банде, то это карма или кара. Я уже и не знаю, что это такое. На роду написано. Всё по малолетству. Хулиганил по мелочам, а тут добрые люди подошли, под свою защиту взяли. Сначала на стрёме стоял. Потом по карманам щипал, в форточки лазил, потом на серьёзные дела ходил. Вот и очутился здесь. А если честно, то знал, как прошла моя прошлая жизнь. У тебя, вероятно, было всё также. Я сам сколотил эту банду и промышляю всё тем же, чтобы вместе с жертвой переместиться в мою первую жизнь. Та жизнь для меня была роднее, я уже почти был в завязке, и ты был последний клиент, с кем я должен был общаться.

— Хочешь сказать, что мы сейчас возьмёмся за руки, а кто-то из твоих ребят стукнет дубиной мне по голове и мы снова очутимся в 1907 году? — спросил я. — Мой ответ — нет. В нашей первой жизни не всё было так безоблачно. Я предполагал, что весь Советский Союз распадётся. Новая революция приведёт к власти нового Сталина и снова польётся невинная кровь. Так вот, в прошлой жизни я сделал всё, чтобы этого не было, а нынешняя жизнь скоро может оказаться такой же, как и наша первая жизнь. Наша страна обречена на распад и на массовые репрессии всех несогласных с властью людей. Это как карма и кара, как ты говорил. И ты мне нужен для больших дел. И учти. Ещё один грабёж и ни тебе, ни твоим подельникам пощады не будет. Ты же хотел быть в завязке? Выбирай. Если тебе трудно решить, то мы тебе поможем, останешься сиротой. Работу тебе или вам я найду, но, если кто-то попробует нарушить закон, пусть не говорит, что его не предупреждали. Я всё понятно объяснил?

— Понятно, — сказал Крысяков. — Сейчас ребятам скажу. Посмотрим, что они ответят.

Сидевшая в углу у двери компания вряд ли слышала весь разговор, но чувствовала, что люди пришли серьёзные и руки у них не дрогнут, а бугор что-то уж больно мирно разговаривает с пришедшим молодчиком.

— Так, ребята, — сказал Крысяков, — с сегодняшнего дня мы в завязке. Работаем на бугра, — он указал на меня, — правила я объясню, возможно, что можем стать нормальными людьми.

— Это как? — спросил верзила.

— Хочешь, чтобы городовой перед тобой тянулся и честь отдавал? — спросил его Крысяков.

— Конечно хочу, — заулыбался верзила.

— Так вот, для этого ты должен слушаться бугра как отца родного. Понял?

— Понял, — сказал верзила, ещё не совсем понимая, как это может случиться.

— Кто не хочет с нами, шаг вперёд, — скомандовал я.

Все стояли молча.

— Значит так, молчание — знак согласия, — огласил я. — Шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству. Прыжок на месте — провокация, стрелять буду без предупреждения. Завтра в обед смотр личного состава у гостиницы «Бристоль».

Глава 43