— Сэр Хорас опять приехал в колледж, и обед, как всегда у Брауна, прошел великолепно, — принялся рассказывать Кристл. — Нас было всего трое. Должен признаться, что я взволнованно ждал этой встречи. Вы подумайте, чего он достиг — его фирма управляет сетью предприятий с годовым оборотом в двадцать миллионов фунтов! Это поражает воображение, Элиот, именно поражает. Но мне-то хотелось увидеть его вовсе не ради знакомства. Я не намерен ничего скрывать от вас, Элиот. Дело в том, что колледж может получить щедрое пожертвование.
— Если это случится, — вставил Браун со сдержанным удовлетворением, — то вклад, по всей вероятности, будет едва ли не самым большим в истории колледжа.
— Сэр Хорас интересовался нашими планами, — снова вступил Кристл. — Я, по возможности полно, рассказал ему о них. И мне кажется, мой рассказ произвел на него благоприятное впечатление. Меня, знаете ли, поразили вопросы, которые он задавал. — Кристл явно был готов создать себе нового кумира. — Сразу видно, что он привык во всем доходить до глубинной сути. Он расспрашивал меня часа два, а потом высказал несколько суждений, которые прозвучали гораздо толковей, чем иные разговоры членов Совета. И вот, разобравшись в наших делах, он задал мне прямой вопрос: «Какую помощь колледжу вы назвали бы самой действенной?» Когда мне ясен ответ — а тут он был совершенно ясен, — я стараюсь отвечать незамедлительно. И я сказал ему: «Денежную. Максимальную денежную помощь с минимальными условиями». На этом деловой разговор закончился.
— Вы превосходно провели эту встречу, — проговорил Браун. — И его явно смутили ваши слова об условиях…
— Да, он сказал, что ему надо обдумать мое предложение. Но я-то уверен, что, договорившись обо всем заранее, мы избавимся от недоразумений в будущем.
— Победу можно будет праздновать, когда деньги поступят в банк, — заметил Браун, — но я все же твердо надеюсь на успех.
— Поступят, — уверил его Кристл, — если мы не наделаем глупостей. Устав обязывает нас передоверить дальнейшие переговоры казначею. Это, по существу, его работа. Но ведь он как пить дать отпугнет сэра Хораса.
Мне вспомнился сэр Хорас — обидчивый и даже, пожалуй, романтичный, несмотря на свою удивительную деловую хватку.
— Неминуемо отпугнет, — согласился я. — Одна его шуточка — и щедрое пожертвование достанется Оксфорду.
— Я рад, что вы согласны со мной, — проговорил Кристл. — У нас сейчас нет права на ошибку.
— Да, мы не должны упускать такую великолепную возможность, — поддержал его Браун. — Это было бы просто преступно.
На них сейчас держится весь колледж, подумал я. Шаг за шагом, исподволь, укрепляли они свою влиятельность: три года назад, когда меня провели в члены Совета, она еще не была столь прочной. Первое время я, признаться, не понимал, почему они пользуются таким влиянием, но теперь, пожив с ними рядом и присмотревшись к их работе, понял.
Они были очень разные, но их объединяла неподдельная скромность. Они признавали в своих коллегах творческие способности, которых не было у них самих; Кристл по праву считался прекрасным преподавателем классической филологии и глубоко знал свой предмет, однако не написал ни одной сколько-нибудь самобытной работы, а Браун, окончив университет, опубликовал серьезное исследование, в котором разбирал дипломатическую подоплеку Крымской войны, и на этом остановился. Оба считали себя вполне заурядными людьми, любой из них сказал бы, что Ройс, или Джего, или еще двое-трое членов Совета — вот замечательные люди колледжа. Они, правда, могли бы добавить, что эти замечательные люди далеко не всегда здраво судят о делах и зачастую не слишком успешно «управляют».
Потому что, хотя Браун и Кристл отнюдь не страдали манией величия, они твердо верили в свое умение именно «управлять» делами колледжа. Им было заранее известно, как поведет себя любой из их коллег: когда он проявит слабость или настойчивость, равнодушие или заинтересованность, искусность или беспомощность в управлении колледжем. Браун с Кристлом не переоценивали своих возможностей: они мастерски умели подтолкнуть в нужную им сторону общественное мнение колледжа, но умели и уступать. К тому времени, о котором я рассказываю, практически ни одно мало-мальски серьезное начинание в колледже не осуществлялось без их поддержки.
Они почти не думали о себе: ни один из них не был тщеславен; им представлялось, что они прекрасно устроены в жизни. Я видел, что они спокойны и счастливы. Им нравился их мир, они считали, что колледж, безусловно, должен существовать, и верили, что приносят ему пользу. Проводя своего кандидата в члены Совета или добиваясь, как сейчас, денежного пожертвования, они испытывали душевный подъем, знакомый только людям, стремящимся к общественному благу.